Благодаря сильной воле и умению завораживать окружающих своими идеями, Унгерну удавалось то, что казалось абсолютно невозможным: с восемью сотнями всадников изгнать из Монголии в 15–20 раз более сильную китайскую армию и восстановить монгольскую независимость. Однако об этой заслуге «черного барона» перед монгольским народом обычно предпочитают не вспоминать, акцентируя внимание на его идее восстановления Срединной монархии в границах империи Чингисхана, призванной стать воплощением евразийской идеи, и ненависти к большевикам и евреям. Действительно, Унгерн, начиная свой поход на Ургу, отнюдь не преследовал цели создания независимого монгольского государства. Он рассматривал восстановление светской власти Богдо-гегена, духовного владыки всех монгол лишь в качестве первого шага к реставрации маньчжурской династии Цин в Китае. А китайская монархия, в свою очередь, по замыслу Унгерна, должна была способствовать возвращению российского престола дому Романовых. В отличие от европоцентричной точки зрения барон призывал европейцев учиться у молодой «желтой расы» покорности духовным и светским владыкам, фанатичной преданности религиозным идеям, бессеребренничеству и сознательному отказу от материальных благ. Унгерн не обращал внимания на то, что последнее было вызвано вполне объективными обстоятельствами: ужасающей нищетой, в которой пребывало подавляющее большинство Азии в целом и Монголии в частности. По этому поводу Эдуард Лимонов справедливо заметил: «Как Константин Леонтьев верил в неиспорченность, примитивную простоту турок и ставил турецкий мир куда выше европейского, так Унгерн верил в святую неиспорченность азиатских племен, хотел объединить их и повести на Запад, сперва на Москву, для спасения Российской короны, потом далее на Запад». Унгерн хотел подчинить не только Россию, но и весь западный мир азиатскому идеалу соединения в лице властителя-монарха духовной и светской власти, но сам ни одной азиатской религии глубоко не знал, хотя и декларировал свою приверженность буддизму ламаистского толка в бытность свою в Монголии.
Справедливости ради надо отметить, что ряд авторов относится к идеологии Унгерна с немалой долей иронии, полагая, что сам барон не слишком серьезно относился к тому, что проповедовал устно и письменно. Так, историк Василий Цветков пишет: «Рискну предположить: Роман Федорович – прекрасный актер, искренне, убежденно игравший роль «непобедимого белого князя», несущего прагматичной Европе некий «свет с Востока». Его поведение во многом диктовалось обстановкой, в которой приходилось действовать ему и его подчиненным. Ради достижения поставленной цели он готов был жертвовать многим. Роль «бога войны» была не лишней, но без нее могли обойтись. Антисоветской Монголии он был нужен как начальник реальной военной силы, а не как «небесный воин». Добавлю, что монгольским националистам он был нужен только как военачальник, сумевший изгнать из Монголии китайцев. На этом его роль была сыграна, и более никакого интереса для монголов он не представлял. Им ведь предстояло еще договариваться о своей независимости с двумя гигантами у монгольских границ – Россией и Китаем, а Унгерн с его Азиатской дивизией в таких переговорах мог быть только досадной помехой.
Всплеск популярности евразийских идей в России вызвал новую волну интереса к Унгерну. Знаковым событием стал выход в 1993 году художественно-документальной книги Леонида Юзефовича «Самодержец пустыни», не свободной от фактических ошибок, но впервые познакомившей широкую публику с более-менее реалистическим и отнюдь не апологетическим портретом Унгерна, основанном прежде всего на материалах его допросов красными и эмигрантских мемуарах. Хотя кое в чем Юзефович своего героя и идеализировал, преувеличивая, в частности, его полководческие качества. Три года спустя Унгерн оказался запечатлен в романе популярного писателя Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота». Восходящий к нему герой прозрачно именуется бароном Юнгерном фон Штернбергом (имя пародирует Карла Густава Юнга, отца одного из направлений психоанализа, чьим поклонником Пелевин является). Юнгерн в романе – не враг, а друг Чапаева, такого же блестящего мистика и тонкого знатока восточных религий. Барон у Пелевина «ехал на лошади, в красном халате с золотым крестом на груди, и никого не боялся». Пожалуй, это очень точная характеристика настоящего Унгерна. Юнгерн же в потустороннем мире вместо Азиатской дивизии командует Особым Полком Тибетских Казаков. Он ответственен за тот филиал загробного мира, куда попадают воины. Но воины эти оказываются больше из современных российских братков, которые бы, наверное, чувствовали бы себя среди своих в рядах Азиатской дивизии. Пелевинский барон списан прежде всего с образа Унгерна, созданного польским писателем Фердинандом Оссендовским в книге «Люди, боги, звери». Юнгерн сокрушается: «…К сожалению, сюда попадают не только воины, но и всякая шелупонь, которая много стреляла при жизни. Бандиты, убийцы – удивительная бывает мразь. Вот поэтому и приходится ходить и проверять…
– Кто такие? – низким голосом спросил барон.
– Сережи Монголоида бойцы, – сказал один из них, не разгибаясь.
– Как сюда попали? – спросил барон.
– Нас по ошибке завалили, командир.
– Я вам не командир, – сказал барон. – А по ошибке никого не валят.
– В натуре, по ошибке, – жалобно сказал второй. – В сауне. Думали, что там Монголоид договор подписывает.
– Какой договор? – спросил Унгерн, недоуменно поднимая брови.
– Да нам кредит надо было отдавать. «Нефтехимпром» лэвэ на безотзывный аккредитив сбросил, а накладная не прошла. И, значит, приезжают два быка из «Ультима Туле»…
– Безотзывный аккредитив? – перебил барон. – Ультима Туле? Понятно.
Нагнувшись, он дунул на пламя, и оно сразу же уменьшилось в несколько раз, превратившись из ревущего жаркого факела в невысокий, в несколько сантиметров, язычок. Эффект, который это оказало на двоих полуголых мужчин, был поразителен – они сделались совершенно неподвижными, и на их спинах мгновенно выступил иней.
– Бойцы, а? – сказал барон. – Каково? Кто теперь только не попадает в Валгаллу. Сережа Монголоид… А все это идиотское правило насчет меча в руке.
– Что с ними случилось? – спросил я.
– Что положено, – сказал барон. – Не знаю. Но можно посмотреть.
Он еще раз дунул на еле заметный голубоватый огонек, и пламя вспыхнуло с прежней силой. Барон несколько секунд пристально глядел в него, сощурив глаза.
– Похоже, будут быками на мясокомбинате. Сейчас такое послабление часто бывает. Отчасти из-за бесконечного милосердия Будды, отчасти из-за того, что в России постоянно не хватает мяса».
Настоящий же Унгерн именно с таким элементом и имел дело, как мы убедимся в ходе дальнейшего повествования. И говорил барон со своими подчиненными примерно так же, как глава мафии со своими «быками».
Но что любопытно, интерес к фигуре барона Унгерна в нашей стране существовал всегда. В 20-е и 30-е годы о нем выходили книги и статьи, его образ нередко мелькал на страницах произведений советских писателей, посвященных Гражданской войне в Сибири. Для целей пропаганды Унгерн был очень удобен, поскольку он, единственный из белых генералов, провозгласил открыто своими лозунгами восстановление монархии и антисемитизм, в чем Советская власть как раз и обвиняла в первую очередь все Белое движение. Затем, после Великой Отечественной войны, антисемитский мотив из образа Унгерна исчез, зато монархический – сохранился.
ebooksa