Монах кивнул на Ульянку, со всех ног бегущую к ним. Плача и причитая, она укутала его в бараний кожух, нахлобучила на голову заячий треух и заставила одеть старые валенки, все это время бросая на жестокого монаха осуждающие взгляды.
– Ничего, я терпеливый! – щурился Захар. – Хочу узнать, за что я жизнь едва не положил!
Отец Феона понимающе усмехнулся и, вытащив засапожник, одним отточенным движением вскрыл крышку. После чего слил попавшую внутрь воду.
– Ловко! – похвалил Захар и заглянул на дно коробки.
То, что он увидел, сильно смутило отставного стрельца. Лежали там пинцет, мерная ложечка для алхимических опытов, пригоршня мелких английских пенни и терракотовый пузырек, плотно закупоренный пробкой.
– Разочарован? – улыбнулся Феона, глядя на вытянувшуюся физиономию Гвоздева.
Захар смущенно хмыкнул и указал пальцем на пузырек.
– А это что?
– Сейчас узнаем.
Отец Феона извлек пробку и поднес горлышко к носу. Запаха не было, тогда он вылил содержимое на ладонь и растер между пальцами. Это была маслянистая мазь белого цвета. Монах прикрыл руку плащом, защищая ее от солнечного света, и рука вдруг засветилась синим потусторонним светом, до смерти напугав Гвоздева и его жену.
– Он, он и есть! – завопил Захар, размахивая руками.
Феона засмеялся.
– Не бойся, неопасно. Мазь не ядовита. Это Холодный огонь[47]. Черная бестия себе рожу мазала, чтобы народ пугать, а коробка светилась, потому что он ее этой мазью испачкал.
Стрелец подошел к монаху и тоже намазал себе руку, после чего, дурачась как ребенок, стал пугать ей свою Ульянку, которая каждый раз при этом крестилась и вопила как заполошная.
– Холодный огонь, – как бы между прочим пояснил отец Феона, – изготавливается из смеси белого песка и выпаренной человеческой мочи…
Гвоздев сразу перестал дурачиться и брезгливо вытер ладонь о полы своего кожуха.
– И оно того стоило? – спросил обиженно.
– Что стоило?
– Ну, нырять за этой коробкой?
– Стоило. Не представляешь, как стоило!