Глаза бабушки заметно раскрылись от удивления, затем она прищурилась и свернула губы в трубочку. Всем нам теперь плетеный человек виделся иным, чем-то злобным, а не оберегающим. Он, казалось, жаждет чьей-то крови с этим рябиновым взглядом и ужасающе длинными растопыренными ветками-руками.
— Тебе, баб Валь, люди жизнь свою доверяют, а ты… — протянув последние слова и качая головой, пожаловалась женщина.
— Тут что-то не так, Ольга, мне надо…
— Ладно, чего там, оправдаться можно по-всякому, а кто мне здоровье вернет и рассудок любимого мужа? — перебила та бабушку.
— Мне надо подумать, что там у тебя произошло на самом деле. И покамест я не могу говорить пустого и придумывать небылицы, — сухо ответила бабушка, стараясь игнорировать давление недовольной клиентки, — а ночевать вам с мужем лучше вне своего дома сегодня.
Ольга подняла брови, напрягла губы и повернула голову в бок, выражая своим видом глубокое разочарование в способностях ведуньи. Она вышла из дома, не произнеся больше ни слова, но из открытого окна до нас снова донесся ее осуждающий тон.
Бабушка сидела с задумчивым лицом, глядя в пол. Затем глубоко вздохнула и взяла плетеного человека газетой, велев мне не выходить из дома и не смотреть в окно. Разумеется, я ее послушалась.
Задрав ноги, я уселась на кровати в углу и стала изображать в большом альбоме для рисования плетеного человека. Вскоре я услышала звук разгорающегося костра и говор моей бабушки. Я прекратила рисовать, отложив все в сторону, и напряглась всем телом, стараясь услышать немного больше из того, что происходило во дворе. Бабушка в свою очередь тараторила что-то на неизвестном мне языке, как вдруг послышался визг, самый настоящий визг! На секунду я подумала, что это она, но сквозь череду визжаний, я все еще могла слышать ее невнятное бормотание. Мне стало не по себе, и средь бела дня мои руки покрылись мурашками. Затем все звуки смолкли, и я почувствовала запах жженых перьев, такой, словно дед только что опалил курицу. Потом запах совсем исчез, как и не было, и в дом зашла бабушка, а вместе с ней на языке появился горький привкус полыни.
— Кто это визжал? — с порога спросила я.
— Оберег визжал, — как-то подавленно ответила она.
— Так он был живой? — с ужасом спросила я, отклонившись спиной назад, словно меня отпихнули не рукой, а произнесенными словами.
— Да, живой. Он, конечно, не станцевал бы тебе лезгинку, но заставить одного человека убить другого, он вполне смог бы. Иди лучше принеси мне кое-какие вещи из погреба.
Глава 3
Когда я вернулась со всем необходимым, бабушка уже разложила на столе белый платок, на котором было что-то вышито. Приблизившись и присмотревшись к золотой вышивке, я обнаружила перед собой самую настоящую пентаграмму. На молочном шелке античным люрексом была вышита пятиконечная звезда с магическими знаками в центре каждого из лучей, и одним большим символом посередине.
Я немного оторопела, ведь этот знак всегда ассоциировался с нечистой силой, и по моим соображениям на полных правах причислялся к черной магии. Бабушка заметила мой взгляд и расплылась в улыбке.
— Магия не может быть чёрной или белой, магия она и есть магия. Вот мысли человека — это совсем другое дело. Именно наши мысли имеют определенный цвет и оттенок, подобно умению разжигать костер, который в одних руках способен согреть, а в других сжечь дотла, — пояснила она.
Разгладив руками немного примятый шелк, она даже выдохнула в сторону, дабы не нарушить гладкость привередливой ткани, и продолжила:
— Приемы же в магии примерно одинаковы, и перед тобой сейчас один из самых мощных колдовских символов. Были времена, когда этот знак нарочно приписали к чернокнижию, что было лишь попыткой запугать людей, в надежде, что они забудут, как пользоваться этой невероятной силой. Впрочем, надежды оправдались.
Бабушка взяла фиолетовые кристаллы и поставила их по краям знака. В центр она поместила толстую свечу темно-зеленого цвета, которая была явно самодельной. В ней прорисовывались мелкие детали трав и даже цветочков, её поверхность не была идеально ровной, а больше походила на кусок тёмного теста или глины. Я могла даже различить отпечатки пальцев того, кто её лепил. Любования свечой были остановлены треском травы, которую бабушка разожгла для ритуала. Пылающая бледно-голубая веточка приблизилась к свече и всё зеленое туловище той будто бы ожило. Оно стало местами прозрачное, с увековеченными навсегда остатками полевых цветов и трав, из отвара которых она была когда-то изготовлена. Бабушка дала свече разгореться и прочла заклинание, состоящее из трех коротких слов. Я даже улыбнулась, ведь мне показалось, что она шутит, забавляя меня детским стишком типа «абракадабра»… Но бабушка казалась сосредоточенной и серьёзной. Она задула огонь на ветке, все еще держа ее в руке, и в то же мгновение от травы стал исходить темный дымок тонкой струйкой вверх. Ведунья поднесла ее к одному из лучей пентаграммы — та по прежнему дымила, затем ко второму лучу, к третьему и вдруг на моих глазах тающая в воздухе струя дыма устремилась не вверх, как положено по всем законам гравитации, а прямо вниз, прямо в центр одного из магических знаков. Это было таким завораживающим и неподдающимся никакому объяснению, что мне показалось, будто в этом месте отверстие, через которое сквозняк уносит дымок куда-то под пол. Я почти рефлекторно наклонилась и заглянула под стол. Отверстия, разумеется, не было, но когда я снова взглянула на поверхность стола, то наполовину черная ветка травы уже перестала дымить вовсе. Бабушка закончила ритуал, поблагодарив все атрибуты, я же поспешила спросить, что это всё значит?
— Это значит, что моя магия встретила чужую магию, образовав что-то живое, — глубоко вздохнув, ответила она. — Мой магический посыл встретил в том доме другой магический посыл и породил жизнь в плетеном человеке. Эмоции хозяйки дома определили перевес этой жизни в темную сторону.
ebooksa