Несмотря на ворчание, зрелище действительно завораживало. А если сравнить с тем, что придумали мы, то слегка расстраивало. Следовало что-то немедленно менять, чтобы не потеряться на фоне увиденного.
Забрезжившие идеи заглохли в шквале обрушившихся в сторону зала аплодисментов, знаменующих завершение танца. На сцену для поклона вышла вся команда, и даже дельфину хватило места — в рукотворном столбе из воды, который ребята без напряжения вели вслед за собой.
— Тем более что их шестеро, — нашел я недостаток, на фоне оваций это прозвучало слабенько и неуверенно.
— Стихия их клана, — явно не расслышал меня Артем. — Вода! Плавать учатся раньше, чем ходить! В море с ними лучше не связываться!
Ребят на сцене объявили поименно — в свет прожектора вступил импозантный конферансье в возрасте вместе с молодой ведущей. После короткого обмена фразами они обратили свой взор на уровень судей, с радостью, поддержанной залом, отмечая зажигающийся свет в комнатах, озвучивая имена уважаемых арбитров и ведя нехитрый подсчет итоговой оценки, которой наверняка суждено было быть высшей.
— Эй! — возмутился Федор, так и не увидев ни огонька в последнем, одиннадцатом, блоке окон.
— Десять баллов, уважаемые дамы и господа! Поприветствуем команду еще раз!
— Он там вообще живой, нет?!
— Говорят, князю Виду больше трех сотен лет, — меланхолично отметил Артем, который, как и Пашка, от увиденного поник.
Наверное, расстроился еще потому, что у нас нет декораций — мы просто не знали о том, что они возможны. Уверен, в документах у Артема не было и намека на них, но чувство ответственности, крайне сильное в нашем скрипаче, сейчас наверняка царапало его душу фразами «я ведь мог поинтересоваться и мог догадаться сам».
— А разве возможно жить так долго? — удивился Паша.
— Жить — нет, — коротко ответили ему и цыкнули на уточняющий вопрос — начинался новый номер.
— На сцене — Ника Еремеева и ее команда!
Сердце защемило неведомым доселе чувством, а тело само подалось вперед.
Глава 22
Медленно таяло освещение, угасая подобно солнцу. Белый свет прожекторов сменился устало-желтым, а затем и тускло-красным, рисуя отсвет последних секунд дня. Неведомо откуда налетел холодный ветер, повлекший за собой шорох песка, рассыпаемого из горсти. В зале наступала восточная ночь — столь же холодная, сколь жарок бывает в пустыне день. И настолько же внезапная, как поворот рубильника.
Зал рухнул во тьму. Лишь светили далекими звездами искорки нагретых ламп. Но совсем скоро выступили новые звезды — на полотне за сценой, появляясь под еле слышный ритм, сотканный из шума никогда не спящего города.
Но в музыке появился устойчивый мотив, и картина звездного неба двинулась вперед, будто сцена спешила навстречу звукам, пролетая над городом, но не давая на него посмотреть.
Словно чувствуя наше недовольство, сцена повернула к горизонту, на секунду ослепив огромной полной луной, взошедшей над черным горизонтом. А чуть ближе резко очерченными контурами виднелись два женских силуэта, девушки любовались ночью из башни, увенчанной четырьмя колоннами с массивными фонарями. Сцена медленно подняла их ввысь, луна поспешила занять свое место над горизонтом, давая иным краскам, кроме белого и черного, вернуться обратно в мир. Зажглись фонари, окрашивая теплым светом длинное белоснежное платье на девушке слева. Бронзой сияла открытая спина той, что справа. Ее платье в тон подруге и столь же длинное — порыв ветра струящимися лепестками поднял полы нарядов над землей. Правые руки синхронно отвели вправо, поигрывая распахнутыми веерами.
Какая из них она?