— Уф-ф! — выдохнул Егор, когда мама положила трубку. — Оказывается, материнская забота бывает иногда довольно утомительной. Но вообще-то она права, — пора бы и возвращаться. Хотелось бы, конечно…
— Что?
— Ну… полетать тут, посмотреть поближе на город. Вон, видишь там, внизу?
— Вижу, но, во-первых, это только отсюда, с высоты видно, что там был когда-то город и, если спуститься, то кроме обычной слегка всхолмлённой песчаной равнины, мы ничего не обнаружим, а во-вторых… Понимаешь, я ведь не случайно оказалась именно здесь, на вершине этой пирамиды. Тут место силы. Узел. Точка перехода. В общем, это особое место. Так что лучше нам не рисковать, а прямо сейчас попробовать вернуться.
— Тогда поехали, — согласился Егор. — Чего резину тянуть?
— Пристегнись только, — сказала Анюта. — На всякий случай.
Мир свернулся в чёрную точку бесконечно малой величины и снова возник, как ни в чём не бывало. Это мгновенное сворачивание и разворачивание мира (как окружающего, так и внутреннего) сопровождалось слабым приступом тошноты с последующим лёгким головокружением.
Впрочем, вполне вероятно, что данные симптомы были вызваны вовсе не манипуляциями Анюты с пространством и временем, а излишним количеством выпитого — пусть даже хорошего и французского — коньяка.
Что ж, подумал Егор, спасибо хоть на Земле…
По правую от него руку, за парапетом, сверкала на солнце серо-голубая шкура Атлантического океана.
Он сразу сообразил, что океан именно Атлантический, потому что отсюда, с набережной, ему отлично был виден остров Эллис со знаменитой на весь мир статуей Свободы. Свобода привычным жестом вздымала свой факел к затянутому облаками нью-йоркскому небу и, повернув голову, Егор увидел именно то, что и должен был увидеть: знакомые до оскомины по картинкам и фильмам громады небоскрёбов Большого Яблока.
— Надо же, — смущённо обрадовалась Анюта, — получилось!
— Почти, дорогая. Почти получилось, — не преминул поправить Егор. — Но вообще-то я тебе страшно благодарен, — когда бы ещё довелось побывать в Нью-Йорке?
— Так это Нью-Йорк?
— Ты будешь смеяться, но это таки Нью-Йорк.
— Красиво, — задумчиво констатировала Анюта. — Но меня тревожит мой промах. Это означает, что я ещё отнюдь не в форме. Но почему Нью-Йорк?
— А почему Марс?
— Это я как раз могу объяснить.
— Ну-ка, ну-ка… — Егор опустил стекло, с наслаждением вдохнул пахнущий морем и отработанным бензином воздух и закурил.
Ему было хорошо. Машина стояла у бордюра в разрешённом для стоянке месте (спереди и сзади он видел другие, точно также приткнувшиеся к обочине автомобили, чьи хозяева, облокотившись о парапет, любовались заливом), а вокруг бесчисленными стёклами небоскрёбов сверкала самая настоящая Америка, которая для русского человека всегда казалась не менее загадочной и притягательной, чем тот же Марс.