Пустошь

Она бьется в конвульсиях, хватая себя за макушку. Пуля попала в грудь, а не в голову, но женщина, похоже, этого не осознает. Она отчаянно теребит спутанные волосы и молит меня, снова и снова, достать «его».

«Что? – хочу я спросить. – Что достать?»

Не глядя на Итана, я говорю:

– А мы много на ней заработали.

Внезапно все вокруг начинает вращаться.

«Мы много на ней заработали».

Я ведь имею в виду вещи, которые мы найдем на трупе, да? Отчего же эти слова кажутся пугающе знакомыми? Как будто я уже слышала или произносила их раньше, только не могу вспомнить, где, когда и почему.

Женщина перестает биться. Мертва. Жгучая боль стискивает мне грудь.

– Собери ее вещи, – говорит Итан и сует мне рюкзак – так резко, что на пол вываливается несколько энергетических батончиков. – Быстрее.

Я стараюсь не смотреть на лицо женщины, прикрытое голой безжизненной рукой. Сглатывая подкатывающую к горлу желчь, начинаю запихивать в раздутый рюкзак ее вещи: куртку, ржавый карманный нож, коробок спичек, наполовину пустую бутылку с сиропом от кашля.

– Быстрее, – повторяет Итан таким спокойным тоном, что я невольно напрягаюсь. Он смотрит прямо на меня и на тело женщины – без всякого выражения на лице.

Я поднимаю пистолет, закидываю рюкзак на спину и встаю.

– Возможно, в здании есть и другие людоеды, – говорю я.

Голос звучит спокойно и собранно, хотя внутри у меня все пылает. Между моими мыслями и поступками нет почти никакой связи. Я сбита с толку и сама себя не узнаю.

Итан раздумывает, переводя взгляд с лифта на лестницу. Наконец крепче сжимает в руке нож и бросается к лифту. Я бегу за ним, а внутри у меня все кричит: «Трусиха! Ей нужна была помощь, а ты просто стояла и глазела!»

Я не знала женщины, которую оставила позади. Жизнь в Пустоши – единственное, что нас роднит и одновременно разделяет. И все же я чувствую себя предателем.

То, что происходит потом, кажется почти справедливым: двери лифта со скрипом открываются, и я получаю обрезом по голове.