Призрачный мир ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— То-то же! — И Ленора обращается к старику: — А тебя как зовут, почтенный маг?

Старик, оказывается, нисколько не запыхался, его голос бодр и звучен:

— Я не маг. Я делаю хорошие вещи, а это… больше, чем маг. А зовут меня Потерявший Имя.

— То есть Безымянный?

— Не Безымянный, а Потерявший Имя! — не соглашается старик.

— А какая разница? — наивно спрашивает принцесса.

— Безымянный — он безымянный и есть. А Потерявший Имя может снова его найти, если удача будет ему сопутствовать.

— Ну и как — сопутствует? — интересуюсь я.

— Пока не очень, — бурчит в ответ старик. — Вы вон туда посмотрите.

Он прав. За нами погоня. Вьющаяся по подошве горы дорога пылит так, будто там резвится средних размеров дракон. За нами выслан даже не отряд — целое войско! Наверное, улепетнувший от нас тысячник Зад Мелькал по приказу темной Геенны поднял в погоню всю свою тысячу.

Нас прекрасно видно. Пыльный дракон делится надвое — часть войска скачет в обход горы, дабы перехватить нас там. Теперь дальнейший подъем лишается всякого смысла. Драки не избежать.

Это с десятью-то сотнями всадников? Гм. К тому же я вовсе не уверен в сохранности боевых качеств моего кистеня…

— Старик! — обращаюсь я к Потерявшему Имя, наблюдая, как спешившийся отряд, оставив внизу немногих коноводов, растягивается двойной цепью вдоль подножья горя и начинает подъем. Настоящая облава. — Твой волшебный посох в порядке?

— Сейчас проверим… Соблаговоли ударить кинжалом, принцесса.

Кинжал оставляет на корявой палке глубокую зарубку.

— Так я и знал!

— Неужели иссякла волшебная сила? — испуганно восклицает Ленора.

— Именно так, ваше высочество. — Старик отшвыривает палку прочь. — С потерей имени я потерял умение делать вещи без изъянов, а изъян этого посоха состоял в том, что он мог переломить лишь сто клинков. К сегодняшнему утру их счет доходил до девяносто семи, но я надеялся, что ошибся хотя бы на один-два…

Понятно… Хорошо, что один из солдафонов Мелькала сломал свой клинок о мою шею, иначе его было бы уже не обо что сломать.

А горазд подраться старичок… Девяносто семь ударов меча о посох — надо же! Специально он, что ли, нарывался, или в мое отсутствие в мире умножилось зло? А может, старик по душевной доброте позволял пользоваться посохом всякому встречному-поперечному, вроде меня? Или давал напрокат за деньги?