Рукопожатие вышло крепким, хотя сквозь него виднелись заклепки на броне.
— А машина — почти как настоящая… — прошептал Саня.
Он вспомнил прежнюю свою, настоящую машину, убившую двух «тигров», и в груди разлилось тепло. Ух, как мы тогда с ребятами…
И пускай комбат подначивает насчет «посмертного героя» — с тех пор, как я умер, мне это совершенно все равно. Кому интересно, кто ты после смерти. Главное — что я успел, пока был живой. Короткая вышла жизнь, зато есть, чем гордиться. Можно было сделать лучше, конечно, и больше. Но мне просто не повезло, я не успел. Долго не везло сначала, потом не повезло в конце. Но пока была возможность, я Родине нормально послужил.
Я — человек, подумал Саня. За кого бы меня ни держали здесь, я — человек.
Я ЧЕЛОВЕК, подумал он громко, в полный голос.
Я ЧЕЛОВЕК, отозвался Домешек.
Я ЧЕЛОВЕК, поддержали Бянкин и Щербак.
Я ЧЕЛОВЕК, донеслось отовсюду.
И что-то странное произошло.
— А машина — как настоящая… — сказал Саня.
— С любовью, значит, рисовали, не то, что всякие кустики… Ты чего, Осип?
— Глянь-ка туда. И ты, лейтенант.
Из полуразмытой грязной кучи, в которую превратились кусты, торчала корма самоходки Беззубцева. На ней стоял комбат, уперев руки в бока, и недовольно озирался.
И машина, и комбат были такие взаправдашние — аж глаза резало.
Саня толкнул в плечо Домешека.
— Ты меня видишь?
— Отставить помирать, лейтенант. — Наводчик усмехнулся. — Что за чертовщина опять?
Они снова были здесь и чувствовали себя живее всех живых. Только мир вокруг потускнел и размазался. Зато машины и люди — наоборот, стали ярче и четче. Как будто карта отступила в тень, а батарею Беззубцева на ней подсветили яркими лампами.
— Ольха, с вами будет говорить Орел, — послышался сухой мертвый голос.