— Но одного я никак не уразумею. Как же Ванька жив-то остался? Ведь дьяк сказал, он отраву выпил…
— Да не пил он ее, не пил! Подержал во рту, да и выплюнул. — Ромодановский положил руку на плечо Шуйскому. — Понимаешь, брат, он у нас вообще непьющий: как-никак, всегда за рулем.
Юлия Зонис
Прямо пойдешь
Скажи мне, гордый рыцарь, Куда ты держишь путь?
— Коловратки. Тоже мне, придумали! Не коловратки никакие, а головратки, так их звать. Потому что голые. Это бабы утопленные. Они живут в пруду и мужиков совращают, вот и вратки. А еще, может, потому, что водятся в самом омуте, в водовороте.
— Какой же в пруде омут?
Рыбачок возмущенно фыркнул и затянулся своей цигаркой.
— А такой. Какой надо, а тебе и знать не надо.
Вадим переводил взгляд с единственной снулой рыбины, плававшей в ведерке вверх брюхом, на замшелый валун за спиной рыбачка. Полустертая, заросшая неопрятной зеленой порослью, там все же ясно читался обрывок надписи «Прямо по…». Прямо пойдешь.
Рыбачок вынырнул из-за камня слева, где значилось «Шею свернешь». Шея, впрочем, у рыбака была цела, хотя немыта и покрыта редким седоватым волосом. Кадык ходил туда-сюда, будто у мужика непрерывно сочилась слюна, и ему то и дело приходилось сглатывать. Когда рыбак вышел из-за камня, в руке у него была удочка, а рыба в ведерке еще вяло поплескивалась. Сейчас уснула. Жара. Парило, наверное, к дождю — вон и ласточки летали низко-низко.
«Шею свернешь»…
— Обрыв там.
Нечаянный собеседник проследил за взглядом Вадима, причмокнул губами.
— Обрыв и спуск к реке. Которые нездешние, непременно шею и свернут, а мы знаем — тропиночка есть там одна, тропочка, она аккурат к рыбным местам и выведет.
Вадим покосился на ведерко и сомнительно хмыкнул. Рыбина была невелика — похоже, мелкий линь. Разве что кошку такой кормить.
— А ты не лыбься. — Рыбачок выдохнул сигаретный дым, тряхнул ведро.
Рыбица, как будто совсем уже уснувшая, перевернулась на живот и вяло заплавала. Вадим поежился. Не нравился ему этот навязавшийся на разговор рыбак, а камень не нравился еще больше.
Прямо пойдешь… Как же там было, в этой любимой Никиной песенке? Прямо пойдешь, погубишь меня… Или спасешь? Последние слова надписи скрывал мох.
— Ты, гляжу, мне не веришь. Попрешься-таки за головратками своими и утопнешь. Утопят они тебя.