Призрачный мир ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нуксь!

Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.

— Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!

— Ты давай не борзей! Поставь банку!

— Пасть закрой, дедушка! — элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семену на лицо. Лицо поместилось в ладони целиком.

— Эт! Ты руки-то убери!

Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головенкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошел в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов.

Семен перелез через прилавок и крикнул:

— Да что же делается?! Воруют уже средь бела дня!

Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками — стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.

— Эй! Харя!

Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся о стекло.

— Тьфу! Да и пошел ты! Щенок! Трус! Сопляк!

Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику.

Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары резво помчались в толчею. Принесли Семена с черным от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьев сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки.

Трупик эльфа, раскатанный коваными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго — зашипел и превратился в ничто.

Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно после физических упражнений да на морозце выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскаленные добела пылинки плавали в косом луче, взвихряясь прихотливыми протуберанцами. Сопля налил еще одну стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал еще один пельмень и пошел отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист.

Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошел к писсуару: на метлахской плитке распластана обертка от конфеты.

Сопля вернулся к зеркалу и опять всмотрелся в ненаглядный прыщик. Но глаза уже сами скосились на писсуар. Цепь! Цепяра толстенная! Лежит в пятне солнечного света — даже звенья можно разглядеть. Что за чертовня? Сопля опять подбежал к писсуару и даже заглянул в него. Ничего нет. Солнечный зайчик вдруг появился у Сопли на ботинке. Сполз с замши на пол, скользнул к выходу из туалета, замер на месте. Вот она! Толстая цепь, нездешняя, как из скифской усыпальницы, лежит на полу. Сопля наклонился над ней — цепь рассыпалась на солнечные пятна! Голова закружилась. Зайчики глумливо запрыгали по полу, вскочили на стену, подползли к зеркалу. С той стороны тупо смотрел мордастый юноша. Сопля подбежал к зеркалу, зацепившись ногой и вывернув плитку с куском бетона. Стекло превратилось в прямоугольное окошко, стремительно зарастающее какой-то серой изморозью. В окошко смотрел он сам, длинная нить слюны свисала на воротник. За спиной стоял бледный юнец и вытаскивал из его кармана кошелек. Второй юнец притоптывал в нетерпении у двери.

— Эй! — крикнул Сопля, ударив в окошко кулаком. — Эй там! Пацаны!