Лгунья

— Она вполне подойдёт под мой кабинет. Здесь, кстати, даже теплее.

Разозлённая девушка подумала, что одно присутствие этой снежной глыбы должно задувать огонь в каминах.

— Так вам хотелось бы видеть меня каждый день? — харен посмотрел прямо в глаза Майяри и добавил: — Каждый час.

Майяри опять взглянула на чашу. Тошнило её уже не так сильно.

Из одеяла вынырнули тонкие дрожащие руки, и худые пальцы обхватили чашу. Ранхаш едва не вздрогнул, увидев их. Столь разительное отличие его слегка ошеломило: несломленный, готовый к борьбе рассудок и истощённое тело, почти дошедшее до грани. Обжигаясь и ещё сильнее дрожа, Майяри начала глотать бульон. Он оказался наваристым, сильно пах говядиной и действительно был солоноват. Желудок сперва возмущённо сжался, но потом блаженно расслабился и с жадностью принял живительную влагу. Допив, девушка поставила чашу на стол, вытерла губы и поспешила завернуться в одеяла. Только вот бедро, коленом которого она продолжала упираться в стол, всё ещё было обнажено и обнажилось ещё сильнее. Ранхаш уже видел округлый изгиб ягодицы.

— Замечательно, — одобрил харен и встал. — Госпожа Амайярида, вы же болеете?

Майяри с непониманием посмотрела на него. Что за глупый вопрос?

— Тогда закройте ноги.

Харен опять посмотрел на её бедро, и девушка, проследив за его взглядом, сдавленно выдохнула и поспешила прикрыться одеялом. Щёки её ярко, почти болезненно вспыхнули красным, и она разом растеряла свою невозмутимость, чуть ли не до крови закусив губы.

Хоть это было и недостойно благородного мужчины, но Ранхаш почувствовал лёгкое удовлетворение. Всё же её невозмутимость выводила из себя.

— Всё? — Шидай повернул голову на звук открываемой двери.

Ранхаш молча посторонился, пропуская его, и, уже закрывая дверь, услышал:

— Всё выпила? Какая молодец! А что это с твоим лицом? Если бы я не знал своего господина, то подумал бы, что он домогался тебя.

Дверь захлопнулась, отрезая все звуки, а харен невольно отметил, что стража странно на него покосилась.