– Мне не нужен сам робот. Только его блок памяти.
– И зачем, если не секрет? Ах да, прости! Ты же никогда ничего не знаешь, – Лейла рассмеялась. – Не паникуй, Доунер. Я извлекаю из всех роботов блоки памяти, так что, думаю, сегодня ты получишь то, что хочешь. Вот только…
– Только – что? – нетерпеливо спросил Доунер.
– Скажи мне, там, с дикарями, за те четыре месяца, ты хоть раз пожалел, что прилетел сюда?
– Это имеет значение?
– Для меня нет, а вот для тебя… – Лейла снова рассмеялась.
– Чему ты радуешься? – проскрипел зубами Доунер.
– Тому, что шрамы не затягиваются! – продолжая смеяться, Лейла показала ему свои ладони. – Никогда не затягиваются! Уж я-то знаю об этом как никто другой! – ее лицо стало твердым, как камень. – И ты, надеюсь, теперь тоже узнаешь.
Доунер смотрел на Лейлу и думал, что когда-то она была совсем другой. Потом Кейн что-то сломал в ней, какой-то защитный блок, позволив безумию и гневу подчинить разум. Доунер вспомнил Квое. Эта женщина не нравилась ему, но она ведь была другом Белинджера. Сколько пройдет времени, прежде чем Кейн превратит ее в сплав ненависти и агрессии, как это случилось с Лейлой?
– Знаешь, что я сделаю, как только вернусь в цивилизованный мир? – спросил Доунер, вглядываясь Лейле в глаза.
– Подашь в отставку и вернешься к своей дикарке на нашей планете? – скривилась она.
– Нет. Расскажу о тебе последней любовнице Кейна… И всем, кто будет после нее.
Часть третья
Глава первая
Видишь, как расчесывает она свои волосы? Ничего не меняется. Для нее не меняется. Она примет любую историю, написанную тобой. Немного поплачет и примет. Люди всегда плачут, когда приходится расставаться с тем, что, казалось, будет принадлежать им вечно. А он, видишь? Лежит в кровати и смотрит куда угодно, только не на нее. Сквозь нее, на худой конец. Но она этого не видит. Она увлечена своими волосами, своими маленькими надеждами и мечтами. Знаешь, за что распяли Христа? Правильно, за правду. Люди не любят правды. Избегают правды… И снова он. Видишь, как устали его глаза? Верно. Он должен был умереть уже давно. В твоей истории должен. Но не умер. А ведь истории твои никогда не ошибаются. И теперь вместо счастья осталась лишь усталость. И дело вовсе не в той, на кого он не хочет смотреть. Дело в нем. В том, что он сам не знает, на что хочет смотреть. Все становится лишним, ненужным, пустым. И нет ему места в этом мире. И ни одна история не пересекается с его историей, потому что его история должна была закончиться в лифте. И все, что происходит с ним после, лишь портит безупречность других историй, написанных тобой. Перечеркивает их. Ломает стройность. И он чувствует это, но ничего не может понять…
– Тебе хорошо? – спросил Мэрдок, все еще прижимаясь к дрожащей женской груди.
– Да, – прошептала Марсия. Ночь за окном зажгла на небе серебряные звезды. – Мне хорошо, – Марсия обняла Мэрдока и поцеловала в шею. – Правда, как-то необычно. Все еще не верится, что не нужно никуда идти. Что мы…
– Женаты? – Мэрдок улыбнулся. – Знаешь, я и сам не могу еще поверить в это.
– Не жалеешь? – спросила его Марсия.
– Нет. Почему я должен жалеть?
ebooksa