Инопланетных симбионтов не понимал никто – и мало кто этого хотел.
Мальчик застыл, потом расплылся в блаженной улыбке. Он сиял.
– Хватит! – сказала Мама Джонс. Она толкнула мужчину, тот едва не потерял равновесие. – Хватит! Что вы творите?
– Я…
Мужчина покачал головой. Постучал пальцем по аугу. Мальчик будто оттаял и растерянно посмотрел по сторонам, словно потерялся.
– У тебя нет родителей, – продолжил мужчина. – Тебя вырастили в лабе, здесь, схакнули из геномов общего пользования и битого нода с черного рынка. – Он сделал вдох. – Накаймас, – добавил он и отступил на шаг.
– Хватит! – повторила Мама Джонс бессильно. – Он вовсе не…
– Я знаю. – Мужчина вновь обрел спокойствие. – Простите. Он говорит напрямую с моим аугом. Без интерфейса. Выходит, я тогда сработал лучше, чем думал.
Что-то было в его лице, в его голосе; внезапно у Мамы Джонс сдавило грудь – давно забытое чувство, странное и беспокойное.
– Борис? – спросила она. – Борис Чонг?
– Что? – Он поднял голову и впервые удостоил ее вниманием. Теперь она видела его ясно: жесткие славянские черты, темные китайские глаза – всю его сборку, постаревшую, побитую пространством и временем, и все-таки это он…
– Мириам?
Тогда ее звали Мириам Джонс. Мириам – в честь бабушки. Она попыталась улыбнуться, не смогла.
– Это я, – сказала она.
– Но ты же…
– Я никуда не уехала, – сказала она. – В отличие от тебя.
Мальчик смотрел в точку между ними. Понимание и последовавшее разочарование исказили его лицо. Над головой Кранки собирался дождь, стягивался из воздуха, образуя дрожащую водяную пелену, преломлявшую солнце в маленькие радуги.
– Мне нужно идти, – сказала Мириам. Уже очень давно никто не звал ее Мириам.
– Куда? Подожди… – Борис Чонг неожиданно смутился.
– Зачем ты вернулся?