– Что?
– Тебя предостеречь. Я знаю, ты не привык… – Он снова замялся.
Ачимвене помнил: Борис всегда был немногословен, даже в юности. Слова давались ему нелегко.
– Не привык к женщинам? – спросил Ачимвене, разозлившись пуще прежнего.
Борис поневоле улыбнулся:
– Ты сам признаешь…
– Я тебе не… не…
– Она не женщина, Ачи. Она стрига.
Ачимвене зажмурился. Выдохнул. Открыл глаза и спокойно посмотрел на Бориса.
– У тебя все?
Борис не отвел глаз. Через пару секунд он будто сник.
– Отлично, – сказал он.
– Да.
– Думаю, увидимся.
– Я тоже.
– Передавай привет Кармель.
Ачимвене кивнул. Борис на прощание пожал плечами. Развернулся и вышел из лавки.
В жизни всегда наступает момент, когда понимаешь: истории лгут. Хороших концов не бывает. Искусственный нарратив, навязанный хаотической кутерьме, именуемой жизнью, всегда оборачивается табличкой, за которой пусто; он как кукурузная шелуха, что в летние месяцы вылетает из адаптоцветных жилищ и замусоривает улицы.
Он проснулся ночью; воздух тяжелый, ветра нет. Окно открыто. Кармель лежала на боку, спала, маленькое нагое тело запуталось в простынях. Он смотрел, как вздымается и опадает грудь, подчиняясь ровному дыханию. Ее губы испачканы – может быть, кровью.
– Кармель? – позвал он, но так тихо, что она не услышала. Погладил ее спину. Гладкая, теплая кожа. Ощутив его руку, она сонно пошевелилась, пробормотала что-то невнятное и снова замерла.