– Я – Хлам. Ты – Элиаш. Я принадлежу Петру.
Элиаш подошел поближе. Робот имел в виду отца Петра? Мысли Элиаша помутились от усталости, и он до сих пор был расстроен тем, что ему пришлось сделать с секс-ботом. В его сознании постоянно всплывали изображения ее внутренних частей. Элиаш вдруг задумался о том, чем эти мальчики занимались с роботом и что они при этом испытывали.
Хлам выглядел бодрым, и на нем не было отталкивающего слоя макияжа, нанесенного на комки поврежденных тканей. Свои слова он сопровождал изящными жестами, очерчивая идеальный эллипс. В нем было несомненно что-то прекрасное. Элиаш пытался не смотреть на его матовые черные кости из самого прочного на Земле материала, пронизывающие мягкие ткани.
Робот указал на гору конечностей.
– Я ее охраняю. Но мне не приказано следить за всем, что здесь происходит. Вот почему я отправил сигнал.
Элиаш попытался придумать ответ и как-то прогнать мысли, которые уже складывались в его сознании.
– Почему ты не можешь уйти?
– Мои ноги. – Хлам показал Элиашу, что его ноги прикреплены к полу.
Элиаш плохо разбирался в законах о кабале, но одно он знал точно: закабаленный не должен находиться в рабстве вечно. Он встал на колени и осмотрел шов между ногами робота и полом. Затем задумался о том, где сейчас молекулярные регуляторы. Освободить Хлама он мог всего за несколько минут, но тогда ему придется делать для него ступни.
Подняв взгляд, Элиаш заметил переплетенные волокна на шее Хлама и сервоприводы там, где панцирь робота контактировал с его бедрами.
– Люди идут, – вдруг сказал Хлам.
Через окно до Элиаша донесся какой-то шум, и он увидел трех мальчиков постарше, почти достигших возраста заключения контракта. Они были всего на несколько месяцев моложе Элиаша. Он замер; его лицо находилось совсем рядом с гладким шарнирным соединением между бедренной костью и тазом Хлама.
– Смотри, это охранник! – Один из мальчишек расхохотался.
– Он отсасывает у Хлама!
– Пидор!
Снова смех.
– Соси, пидор!
Элиаш поднялся с колен, встал между роботом и мальчиками. Его лицо вспыхнуло от прилившей крови и ярости. У него была только дубинка, но Элиаш всегда ловко обращался с оружием и умел действовать быстро. В результате один из мальчиков надолго потерял способность говорить слово «пидор». Для людей без франшизы в Варшаве очередь к принтеру костей составляла три месяца – кроме тех случаев, когда жизни больного угрожала опасность. А в данном случае не угрожала. Мальчик мог пожить и с раздробленной нижней челюстью – церковь снабдит его проволокой и соломинками для питья.
Элиаш умел гнать от себя этот когнитивный мусор, однако дурные мысли снова появлялись, когда ему было нечем себя занять.
Поэтому Элиаш сфокусировался на хорошем воспоминании, усилил его яркость, словно обрабатывая в процессоре для изображений. Он увидел прекрасное, угловатое, бронированное тело Паладин – то, каким оно выглядело, когда она дрожала в его объятиях в тот день в Касабланке. Когда система Паладин обрушилась, ее щиты «мигнули» и она на мгновение стала невидимой. Другие тела, другие задания, другие страны пытались вытеснить ее лицо в его памяти, но он сохранял его поверх их, вспоминая, как ее панцирь прижимался к его коже.