– А в конце семестра, – продолжал он, – я держал длиннейший экзамен, который принимал не один, а двое из наших избранных. Два часа меня пытал Монро – он теперь ректор, после кончины Джефферсона. А Медисон заставил меня просидеть целых три часа! Но оба оценили меня, разумеется, высшим баллом.
– Разумеется, – поддакнула я.
– Mais hélas![25] Я не сумел заплатить полторы сотни долларов, имея только сто десять. И, – тут он потер глаза кулаком, – влез в долги, а теперь увяз в них с головой. Задолжал не одному потомку Авраама в Шарлоттсвилле. Проиграл в «мушку» сокурсникам за один присест двести сорок долларов. Жулики – вот они кто! – Он обратил ко мне умоляющий взгляд. – Я взял карты в руки только ради того, чтобы погасить долг и остаться в университете, je vous assure![26]
Я ответила, что ему нет нужды в чем-либо меня уверять. Однако он не умолкал, и порой я гадала, замечает ли он вообще мое присутствие, настолько неумеренным был его гнев. Розали за дверью выказывала беспокойство, слыша неистовые возгласы брата и видя его бешеную жестикуляцию.
Наконец юноша выдохся и заключил свой монолог словами:
– И вот я растоптан и предоставлен обучать себя сам. Пал жертвой коммерции. В исправительном доме, надеюсь, вы меня навестите? Называется он «Эллис и Аллан», расположен на углу Главной и Тринадцатой улицы. – Он встал. – Новоприбывшему джентльмену наверняка требуется и желается многого. – Наклонившись ко мне, он добавил: – Готов украсть для вас все, что смогу.
Я объяснила, что для исполнения любых желаний и удовлетворения всех потребностей денег у меня достаточно. (Так ли это – откуда мне было знать?)
– Суть, mon ami, не в этом.
Он спросил, долго ли я намерена оставаться в Ричмонде. Мои планы его явно мало интересовали, но я ответила, что да, предполагаю на какое-то время в городе задержаться. На это сообщение он пробурчал что-то неодобрительное.
Что на меня так подействовало – то ли крайняя экстравагантность нашей встречи, то ли опустошенные кружки персиковой настойки, – не важно, но голова моя кружилась, а в глазах плавали искры, и тут, как бы прощаясь, он снова спросил, какое у меня дело к его сестре. Спросил так, мимоходом – похоже, ему было уже все равно.
– Ваша сестра любезно проводила меня до этой таверны. И, если вы позволите, Розали, надеюсь, поможет мне найти миссис Мэннинг.
Равнодушно кивнув, юноша изготовился шагнуть к выходу.
О, как я сокрушаюсь о словах, которые у меня вырвались напоследок, когда все уже вроде бы было улажено:
– Есть некая… Мама Венера – так, кажется? У нее, говорит Розали…
Тут Эдди – не этого ли опасалась Розали? – опять бухнул кулаком об стол и рявкнул:
– Мама Венера, да? Понятно.
Он ринулся к распахнутой двери. И вот они столкнулись вплотную, брат и сестра. Он кипел от ярости; она, к моему удивлению, не двинулась с места. Только замотала головой – нет, нет, нет! – с такой скоростью, что ее длинные косички превратились в карусель.
Хозяин воспользовался этим столкновением, чтобы всучить юноше счет. Выхватив его, Эдди сунул его в карман и удалился. К великому моему облегчению.
Розали сидела на красном бочонке. Погрустнев, молчала – и вдруг расплылась в улыбке.
Когда она спрыгнула на тротуар, я поняла, что должна следовать за ней.