Похоть

— Если вы поторопитесь, мистер Хэмилтон, то сами увидите доктора Карвахаля. Он должен уже подъехать.

Хэмилтону не оставалась ничего другого, как вместе с Хейфецем вернуться на виллу. Там все уже были в сборе: выбритый и подтянутый Винкельман с супругой, расслабленный и улыбающийся Бельграно, Гриффин и Тэйтон, завязшие в споре о найме волонтёров, и одутловатый, точно с похмелья, Спиридон Сарианиди. Тут же была и миссис Тэйтон, пьющая кофе из крохотной белой чашечки. Куда она ходила утром и когда успела вернуться — Хэмилтон не знал.

Хейфец и Хэмилтон присоединились к археологам в гостиной как раз в ту минуту, когда у ворот виллы появился тяжёлый жёлтый хаммер, машина вскоре затормозила у самого порога. Двери автомобиля распахнулись сразу с двух сторон.

Хэмилтон жадно разглядывал приехавших.

С водительского места встал невысокий лысоватый мужчина с приятным умным лицом и мягкой, немного меланхоличной улыбкой. Он поспешил обойти капот, чтобы открыть дверь сидящей рядом с ним женщине, но это раньше него успел сделать другой, поднявшийся с заднего сидения. Хэмилтон интуитивно понял, что первый — француз Рене Лану, а второй — тот самый Карвахаль. Но прежде чем Стивен сумел разглядеть Карвахаля, взгляд его упал на женщину и остановился. Повеяло странными духами, точно чернотой напалма, беспросветным и непроницаемым. Он не заволок пространство, не заставил слезиться глаза, а быстро пронёсся мимо и скрылся среди чёрных валунов на взморье. Затем пахнуло камфарой лаврового листа, и, наконец, точно ниоткуда возник ладан, возвышенный и холодный. Он поднялся к тёмным облакам и стал прозрачным, превратясь в луч лунного света среди ночного мрака.

Долорес Карвахаль была иконописно красива. Однако скорее — красотой картины, чем жизни. Таких любят не мужчины, а художники. При взгляде в её бездонные глаза мадонны Хэмилтон почувствовал не возбуждение, а нервное головокружение, возле неё таяли химеры страсти, откуда-то с высот звенел хорал и вдали у храмовых башен развевались алые хоругви. Он бездумно встал и не очень удивился, заметив, что поднялись все мужчины. Долорес Карвахаль подошла к ним под руку с братом, и теперь Стивен мог разглядеть и его.

В Рамоне Карвахале, при явном фамильном сходстве с сестрой, красота проступила завораживающим ликом из колдовской глубины зеркал, духом величия и страдания, околдованным тайной своего одиночества, но явно зревшим Бога. Точнее, он не был красив, но — завораживал, причём, чем именно — сказать было невозможно. Жесты его были неторопливы и размеренны, слова просты и конкретны, улыбка — немного печальна, но приятна.

Хэмилтон странно притих и незаметно отошёл к барной стойке. Отсюда, со стороны, он видел, как обнял Карвахаля и Рене Лану Лоуренс Гриффин, как, точно в восторге от встречи, воздел руки к небу Спирос Сарианиди, как крепко обнялись Рене Лану и Франческо Бельграно. На пальце Лану блеснуло обручальное кольцо. Хейфец крутился повсюду, мурлыкал панегирик сестре Карвахаля, жал руки мужчинам. Немцы тоже улыбались, Винкельман с какой-то старомодной галантностью поцеловал руку синьорине Карвахаль, обмен любезностями и приветствиями продолжался, но в этой движущейся толпе соляным столпом застыл Арчибальд Тэйтон, не сводивший, однако, взгляда с приезжих. Неподвижна была и миссис Тэйтон, смотревшая на толпу взглядом манекена. Показалось ли Хэмилтону, или в этом взгляде промелькнули злость и бешенство?

Карвахаль, крепко пожав руку Винкельману и сопроводив рукопожатие какими-то тёплыми словами о последней статье немца, оказался теперь лицом к лицу с Тэйтоном. На несколько секунд повисло молчание, взгляды обоих скрестились, как шпаги, потом, словно отрепетировав это движение заранее, оба одновременно стиснули друг друга в объятии — коротком, резком, точно истеричном. Подошедшую за братом сестру Тэйтон приветствовал молчаливым поклоном, не произнеся ни слова. Глаза его стали стеклянными.

Хэмилтон подумал, что ему тоже надо бы познакомиться с новыми членами экспедиции, и решил уже подойти к Гриффину и попросить представить его. Но тут произошло нечто странное. Рамон Карвахаль остановился перед миссис Тэйтон, в нескольких шагах от них замерла Долорес Карвахаль, а Арчибальд Тэйтон развернув тяжёлые медвежьи плечи в сторону жены, молча смотрел на супругу. Стивен почти ладонями ощутил напряжённую и наэлектризованную атмосферу, казалось, сейчас в этом квадрате сверкнёт молния и трещинами пойдёт пол. За спиной Долорес Карвахаль мелькнул Дэвид Хейфец с весьма озабоченным лицом.

Но ничего не произошло. Тэйтон сделал короткий шаг к жене и сказал, негромко и размеренно:

— Я думаю, что ты рада увидеть наших дорогих друзей, Галатея, не правда ли?

В его голосе, спокойном и властном, прозвучала такая угроза, что все вздрогнули. У Хэмилтона вспотели ладони, на висках выступила испарина. Тем временем миссис Тэйтон любезно ответила, что счастлива видеть Рамона и Долорес, и лучезарно улыбнулась. В ответ Рамон Карвахаль тоже растянул губы в улыбке, а его сестра дружелюбно кивнула миссис Тэйтон.

К ним подошёл Рене Лану в обнимку с Франческо Бельграно, рядом возник и Дэвид Хейфец. Вид у последнего был всё ещё немного настороженный, француз же по-прежнему обаятельно улыбался. Тэйтон поинтересовался у Хейфеца, что его беспокоит?

Тот пожал плечами.

— Евреи — народ пугливый. Две тысячи лет христианской любви расстроили нам нервы.

Рене Лану поднял руки вверх в молитвенном жесте, словно заклиная прекратить подобные препирательства, Бельграно насмешливо хмыкнул, а Тэйтон философично пробормотал, что у всех народов имеется национальность, но у ирландцев и евреев — психозы. Подскочивший Сарианиди сказал, что они плохо знают турок и армян, в итоге накалённая атмосфера заметно остыла. Сарианиди взял на себя хлопоты по размещению прибывших коллег, а Хэмилтон, проводив глазами Тэйтона и Галатею, тоже поднявшихся на третий этаж, поторопился уединиться в своей комнате.

То, чему он только что был свидетелем, сбило его с толку и даже немного напугало. Было ясно, что многих в экспедиции связывают давние и достаточно сложные отношения, но понять их будет непросто. У него едва ли появится возможность что-то уточнить у Хейфеца или Бельграно: оба они, казалось, вели какую-то свою игру, и глупо было ждать от них откровенности. Лоуренс Гриффин въявь не хотел говорить о взаимоотношениях коллег, Винкельман мало интересовался окружающими, Сарианиди же явно исповедовал принцип «ничего не знаю и знать не хочу». О том, чтобы расспросить Тэйтона или Карвахаля, не могло быть и речи. Оба они равно пугали Хэмилтона.

Понял Стивен и другое. Он поступил на редкость опрометчиво, решив, что завязать интрижку с Галатеей Тэйтон будет достаточно просто. Как бы не так. Её охранял настоящий Цербер, да и Карвахаль, если он подлинно был влюблён в Галатею, был опасным соперником. Но влюблён ли он? Не Бельграно ли осторожно ходил кругами, подстерегая жену Тейтона? И медик… странный дружок Тэйтона… не метил ли и он в любовники Галатеи? В итоге задача усложнялась многократно.

Но чем меньше возможностей встречи с Галатей Стивен видел, тем больше она влекла его.