Чудовы луга,

— А где он столько лет отсиживался-то? У чуди, ясное дело. Они его маревом выпоили, мертвечиной выкормили, а теперь он их приваживает, добычей своей разбойной делится, пленников гаденышам на прожор отдает. Они уж на сухое вылезают, не боятся ничего, скоро посреди улицы нападать бы стали, не приедь до нас лорд с сэнами…

— Разве чудь зимою ходит? Ты ж говоришь — мать Вентиски в пургу ушла.

— Как-то, видать, до Чаруси дошла, Чарусь в любой мороз дымится, горячие ключи там. Туман стоит теплый, и топи теплые. Тропки есть, но их знать надо.

— Вряд ли несчастная женщина тропки эти знала.

— Да не знала, конечно. По льду дошла до Чаруси, а там мож потопла, мож просто в теплую трясину легла, намерзнувшись. — Котя говорила так уверенно, что Ласточка поверила бы, не расскажи ей в свое время Кай настоящую историю. — Гаденыши ее нашли. Саму, небось, сожрали, а дите с собой взяли. Потому как дите-то от Шиммеля, диавольское дите. Маревом выкормили.

— Чем-чем?

— Чудьим молочком. Чудь им детенышей своих кормит. Если простого человека маревом напоить, он заснет и не проснется. А для шиммелева отродья — сам раз еда.

— Это яд что ли какой?

— Если много выпить — то яд. А если по чуть-чуть, то можно палец отрубить — ничего не почувствуешь. Жар сбивает, лихорадку унимает. Гнилой огонь им лечат. Бабка моя, пока совсем не состарилась, знатной повитухой была, она и роды принимала у матери аспида нашего. Лорд Кавен ее привечал. Всю историю я от нее слышала, из первых, почитай, рук. Если роды трудные, она роженицам марева по капельке давала.

— Впервые слышу. — Ласточка всерьез заинтересовалась. — Марево. Где его берут?

— У чуди. В обмен на что-нибудь ценное. Нож или котелок железные, отрез ткани или хлеб.

— Так с чудью торговать можно? Я бы купила этого марева.

Котя поморщилась, покачала головой.

— Это надо в Чарусь идти, там торговаться. С теми, что здесь шарахаются, не столкуешься. Подлые они, хитрые, обманут, подсунут подделку. Как проверишь? А сейчас и вовсе обнаглели, с Вентиской этим. Сейчас, небось, и за железный нож марева не выторговать.

— И у бабки твоей не осталось?

— Да нет, откуда. Ни у кого не осталось. Отец, упокой Господи его душу, пару раз в Чарусь ходил, дядя Зарен из Жуков ходил, а больше на моей памяти никто. Себе дороже, пока дойдешь… особенно сейчас.

Ладно, обойдемся без чудьего молока, подумала Ласточка. И вообще это, скорее всего, выдумки.

Ласточка с Котей, огибая шатры на деревенской площади, свернули к огородам. Одинокое пугало за покосившимся плетнем охраняло пустые грядки с кучками сопревшей ботвы. За облетевшими кустами дымила труба маленькой баньки, слышалось хихиканье и мелькало что-то пестрое. Несколько девок, разодетых как на праздник, топтались у двери и пересмеивались. Внутри чертыхались басом.

— А вот водичка холодненькая, благородные сэны! — Девица в красной юбке поскреблась в дверь. — Велите внесть?

— Венички дубовые, можжевеловые! — крикнула в щель другая. — Пустите, добрые сэны, попарим вас как следовает!