Я приблизился к обитой дерматином деревянной двери с железной биркой «295» и разбитым глазком. В одном месте дерматин был разрезан, и из него неопрятно торчала вата.
Прислонив ухо к двери, я прислушался. Дверь толстая — очень плохо слышно. Но что-то там говорили. Я различил два невнятных голоса — один тонкий, другой погрубее.
Ну и что делать будем?.. А чего изобретать велосипед? Проще надо быть, решил я, и с силой вдавил бусинку звонка.
Тот отозвался грубо-скрежещущим звуком.
— Кто там? — послышался настороженный голос.
— Галя, вы нам в туалете все залили! — запричитал я.
Как я слышал вчера из переговоров, эта квартира некоей Галки.
— Нет Гали! — крикнули из-за двери.
— И что теперь, утонем?
— Я не знаю.
— Ну тогда я милицию вызываю. Тут дверь открылась. На пороге стоял танцор — Лева Бландинц!
Я бесцеремонно вошел в квартиру.
Танцор тонко ойкнул, поняв, что пришли за ним. Он быстро отскочил назад, потом подпрыгнул и с криком «кийя», больше испуганным, чем грозным, попытался влепить мне ногой в грудь.
Двигался он легко и свободно — профессия обязывает. Но танцор — это все-таки не боец. И задом дергать у Бландинца куда лучше получалось.
Я отпрянул в сторону, придал нападавшему нужную траекторию, и тот приземлился мягкой точкой на линолеум. Я подстраховал его, чтобы он ненароком не убился, и врезал под дых, на время выбив дух.
— Полежи, — велел я.
— Пошел! — в панике вскрикнул Ростик. Художник выглядывал из кухни, в руке он держал графин. Этим графином он и запустил в меня, по-бабьи взмахнув рукой.
Я уклонился, сблизился с графинометателем и, схватив его за шею, устроил на полу в коридорчике, уронив прямо на танцора,
— Ну-ка, тихо, — я вытащил пистолет и ткнул Ростику в лицо.
— Не надо! — всхлипнул он.