— Да ни о чем. Разные случаи из жизни на ум приходят. Как тонул в пять лет, а отец вытащил, как собаку мою любимую прямо на глазах машина переехала. И к чему, не знаю, это в голову лезет?
Он вздохнул, так же, как Стриж, перевернулся на живот, и сорвав с небольшого побега листок, начал разглядывать его. Некоторое время они молчали, потом Анатолий спросил товарища:
— Слушай, Андрей, а ты в таком вот доме хотел бы жить?
Оторвавшись от изучения ботаники, снайпер долго разглядывал стоящий на возвышении дом, вернее то, что удавалось увидеть сквозь деревья.
— Так-то домишко ничего, интересно бы его изнутри посмотреть. Большой больно, его убирать замучаешься.
Стриж поморщился.
— А я бы не стал. Коробки какие-то, бетон есть бетон. При такой природе надо бы здесь терем поставить. Мне кажется, там и люди такие же, бетонные и квадратные.
— Да нет, ты это зря так, может, он и красив, только вот забор мешает.
Их разговор ни о чем прервало появление из леса маленькой старушки с палочкой. Она появилась со стороны, противоположной той, с какой приехали они. В руке у бабушки был небольшой кувшин с ручкой, судя по красному цвету боков и форме — старинный. Увидев незнакомых людей, она не испугалась, чуть поклонилась и, тихо промолвив: «Здравствуйте», прошла мимо них к роднику. Там она долго молилась, крестясь на него. Тут только друзья разглядели на камне слабо проглядывающий силуэт креста, не то выбитый, не то крашеный, но от времени выцветший и теперь только угадывавшийся на темном фоне. Кончив молиться, старушка набрала воды в свой кувшин и присела отдохнуть на скамеечку. Она уже собиралась уходить, взяла в руки клюку, когда Анатолий решился заговорить с ней.
— Бабушка, вы извините, но кто построил все это? — он показал руками на родник.
Она обернулась к Стрижу, глянула на него выцветшими голубыми глазами и охотно ответила:
— Муж мой, Матвей Поликарпович Крикушин. И скамеечку эту сделал, и родник обиходил. Мы вообще-то сами из-под Пскова, а сюда уж после войны попали.
Анатолий подошел поближе, сел на скамеечку рядом с рассказчицей, а Андрей, присев на одну ногу, устроился чуть сбоку.
— Он у меня во время войны в Бога поверил, — продолжала рассказ старушка. — До войны-то он как все был, молодой, горячий, и водку пил, и в активистах ходил. А на фронте привидился ему однажды Господь, сказавший: "Поверишь в меня, в живых останешься". И что вы думаете? Четыре года воевал, восемь танков сменил, и ни царапинки. А ведь в самом пекле был — и под Курском, и под Берлином. Совсем седой весь пришел, спокойный, в церковь стал ходить, а у нас хорошая церковь в селе была, одна на весь район. Только одно плохо, голова у него сильно болела, все-таки восемь раз контузило. Спать стал плохо, умаялся. А потом Господь послал ему одного горца, случайно разговорились с ним в чайной, тот тоже шофером был. Он из этих мест, не то абхазец, не то аджарец, уж не помню, забыла. Рассказал он ему про эти ключи, их лечебную силу, а их ведь тут много: и там, и там, и там вот.
Она показывала клюкой в разные стороны.
— Он сначала приехал, попробовал водицы — помогает. Дома пожил, снова плохо. Ну мы и переехали сюда. Дом построили, вон за тем лесом, работали в винсовхозе. И боли у него прошли. Он все ключи обустроил и часовню на вон том холме поставил, — она повернулась лицом к вилле.
— Да вот сломали ее, — голос ее дрогнул, — домище этот построили. Хорошо еще Матвей Поликарпович мой этого не увидел, три года уже скоро будет как умер. А я вот все живу, за водой сюда хожу, она для чая хорошая, да и так. Приду, посижу, мужа помяну, да и домой.
Она замолкла, и Стриж не удержался от вопроса:
— Вы что же теперь, совсем одна живете?
— Нет. Наш дом первый был, а потом еще восемь пристроили. Место, говорят, хорошее, и виноградники рядом. Так что я не одна. И место то зовут теперь Матвеев хутор.
ebooksa