— Знаю я, какие вы мирные. У тебя самого, конечно, нет. А у твоей зондеркоманды? — Устрялов повернулся к омоновцам: — Что стоите, обшмонать их, быстро!
Рядовых бандитов, по-прежнему лежавших на дороге, обыскали и нашли оружие. У каждого из пехотинцев был при себе ствол — пистолет Макарова или китайского производства ТТ. На асфальт полетели ключи, пухлые портмоне и барсетки.
— Опаньки! — обрадовался Устрялов, поднимая с земли черный тэтэшник. — А вот и тема для подробного разговора. Орлы! — обратился он к своим людям. — Грузите эту падаль! Возвращаемся на базу!
Омоновцы затолкали в рафик подручных Быкало-ва, а потом и его самого. Устрялов сел за руль джипа. Развернувшись, все три автомобиля с ревом моторов умчались в сторону центра…
«Совсем весело стало в Красноярске», — подумал Лютаев. Он поднялся с земли, подхватил лежавшую на лавочке сумку и пошел вслед за уехавшими машинами. Не все ли равно, куда идти, если все равно идти некуда…
2
Плевать на лужи — Олег, не глядя, форсирует их по прямой. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Брызги во все стороны, прохожие шарахаются, отпуская в спину ругательства. И на них плевать.
Куда шагал Лютый — неизвестно. Да и какая разница? Куда бы ни идти, всюду тупик. Он брел без всякой цели по улицам, не разбирая дороги, погруженный в невеселые мысли. Ну вернулся он с войны… А зачем вернулся? Что ждет его в жизни, и зачем вообще жить? Какое будущее его ожидает? Раньше, до армии, был детдом — та же тюрьма, только для детей. И когда его подросшие однокашники, не дотянув до призыва в армию, один за другим загремели на зону, он дал себе слово, что больше никогда не даст запереть себя в клетку. Поэтому и в армии на сверхсрочку не остался, хотя были такие предложения. И рекомендацию в партию замполит обещал организовать как орденоносцу, и на учебу послать в военное училище — карьера была бы обеспечена.
Но Олег отказался, потому что главное в жизни — свобода, а для того, чтобы стать и быть свободным, нужно совсем немного — не зависеть от окружающих, от государства, от коммунистической партии, от богатых, от бедных, даже от родных и близких.
Свобода заключается в одиночестве, только оно никогда не подведет и не обманет. И еще один секрет был у Олега. Он никогда не обманывал себя пустыми надеждами. Надеяться — только самому себе врать. Не надейся, и все само собой встанет на свои места.
— Олега! Лютаев! — отчаянно-радостный крик вырвал Лютого из раздумий о дальнейшем житье-бытье. — Олега!
Лютаев вздрогнул и остановился на краю лужи. Дурдом какой-то! Ну кто мог ему кричать, звать его ранним утром в этом ставшем чужим родном городе Красноярске? Но крик повторился. Лютаев поискал глазами и увидел троллейбус, уже проехавший мимо, медленно удалявшийся. Обыкновенный такой бело-голубой троллейбус, ничего особенного — сундук на колесах, да еще с рогами.
Ничего особенного? Как бы не так. Из троллейбуса на ходу — прямо через окно вылезал человек! Точно — сумасшедший!
— Клепа! — заорал в ответ Лютаев, узнав однокашника по детскому дому.
— Лютый! — радостно кричал Клепа, уже выбравшись из окна через форточку и бесстрашно спрыгивая прямо на проезжую часть.
Да, это был Клепа — Васька Клепиков, детдомовский товарищ Лютаева. Они не то чтобы дружили, друзей у Олега никогда не было, но их койки в спальном помещении, похожем на казарму, стояли рядом. И тумбочка прикроватная была одна на двоих.
— Дружбан! Здорово! — радостный Клепиков подлетел к Олегу и крепко обнял. — Какая встреча! Какая встреча! — как заведенный, повторял он.
Вот это номер! Прямо картина Репина «Не ждали». По всем расчетам Васька Клепиков, прозванный детдомовскими пацанами Клепой, должен был еще сидеть, то есть отбывать срок в колонии общего режима где-то под Ижевском, в Удмуртии. Посадили Клепикова за месяц до того, как Олега Лютаева призвали в армию, дали три с половиной года за квартирную кражу. Высокий и тонкий, как жердина, Клепа стал вором-домушником.
В квартиры обеспеченных красноярцев он забирался без особых затей — через форточки, открывал дверь подельникам, а потом они спокойно, как белые люди, выходили из подъезда с добычей. Брали только деньги и сберегательные книжки на предъявителя. И не попался бы он никогда, если бы однажды не очистил от бриллиантов и золота квартиру директора центрального гастронома. На этих побрякушках Клепа и погорел при сбыте.
И вот теперь он вылезает — по давней привычке — через окно троллейбуса.