Ходкевич клацнул затвором винтовки, прицелился. Максим бросился к нему, сбивая ствол вниз:
— Ты что?
— Так перебьют же наших, как кур!
— Лежи! И людей не спасём, и сами загинем! Лежи, чёрт тебя дери!
Возле красноармейца с автоматом взорвалась граната. Когда дым рассеялся, партизаны уже не увидели у стены никого.
Последний оставшийся в живых бежал к реке. Ему оставалось около десяти метров до воды. Он обернулся, услышав, что выстрелы стихли.
Раздалась длинная очередь.
Красноармеец грузно рухнул на песок.
Тут же Орешко и Ходкевич увидели, как, резко затормозив, у края обрыва остановились два мотоцикла с колясками. Сквозь треск моторов донеслась громкая речь, отрывистые команды. Над строением вспыхнул огонь, пламя быстро окутало дом.
Выбирая путь отступления, Максим увлекал за собой напарника. Ходкевич то и дело оглядывался на пылающий дом, и на скулах его ходили желваки.
— На наших глазах. — выдавил он, — а мы…
— Не стони! И людей не спасли б, и сами загинули!… Вот и переправа!… Да не поскользнись, Иваныч! Держись!
Ходкевич брёл по лесу, спотыкаясь, оборачиваясь, как будто хотел разглядеть что–то или вернуться обратно к реке. Кхыкая, он повторил несколько раз: «Как же так? Живых людей… в огне. Как же так?… На наших глазах, кх, а мы…»
— Не трави душу! — резко огрызнулся Орешко — Без тебя, растуды твою, тошно! Куда бы ты со своей берданкой против пулемёта?…
Потом шли молча. Зарядил дождь, мелкий, тягомотный.
Чем ближе подходили к стоянке отряда, тем отчётливее, как на киноленте, в памяти Максима раз за разом всплывала страшная картина: красноармеец, застигнутый пулей в нескольких метрах от воды, вдруг взмахивает руками и грузно валится на песок…
Под вечер Мороз собрал на кухне у тётки Полины нескольких партизан. Обговаривали, куда отправиться за провизией, что добыть в первую очередь, каким путём доставить продукты в отряд. Прикидывали, как зимовать — холода ведь не заставят себя ждать. Вдруг кто–то тронул Антона за плечо. Обернулся — Зося.
— Товарищ комиссар, — прошептала девушка, наклонясь к нему. — Там Стаська пришёл. Бледный весь. Вас спрашивает.
— Какой Стаська? — не понял сразу Мороз.
— Ну, Эрнст, сын учителя того, что у немцев служит. А Стаськой это его так кличут.