Темнеет. Вот уже закончилась программа «Время». В мире неспокойно. Где–то опять стреляют. Падают самолёты с атомными зарядами на борту. Крах на бирже. Очередной скандальчик с воссоединением семьи. За время программы «Время» солнце удалилось от окна моей квартиры ещё дальше на запад, туда, где убитых и умерщвлённых стало ещё больше за время программы «Время». Каламбур. Чёрный юмор. Чёрный, как атмосфера политическая и просто атмосфера. Атмосфера накаляется, а добрых, человеколюбивых и человекоподобных пришельцев всё нет. «Уж полночь близится…» Вы правы, Н. Н., фантасты в своих произведениях ни в коем случае не должны приучать читателя к мысли о необходимости вмешательства клинобородых профессоров в дела земные. Вы правы, каждый должен лично участвовать в мировой свалке за лучшее, светлое и звёздное будущее человечества. Вперёд к звёздам, и пусть никогда не закроет их пелена атомного пепла! Я участвовал в этой борьбе. Даже сегодня делал работу, возложенную на меня государством. Теперь я решил сменить спецовку на дорожный костюм.
Сердце бьётся… Сейчас появится Кэтрин, обнимет меня и спросит: «Пойдём?»
Послушайте, Н. Н., Кэтрин сказала, что я обязательно вернусь. Вы такие, сказала она. На письменном столе я оставляю чистые листы и авторучку. Если я и вернусь… Послышалось!… Пройдёт немало времени. О чём тогда писать? Неужели и тогда единственное, о чём можно писать, будет то, что видел где–то там, где нас нет? Ведь это чистые листы, на них должно писать лишь…
Явилась Кэтрин.
Сегодня её волосы застыли чёрными лучами. (Странно, не правда ли? Чёрные лучи…) На вид они такие жёсткие, а я утонул в них губами. От её тела веет холодом. Тело облачено во всё чёрное. Какая–то необычная одежда… Кэтрин была мне милей в чёрных вельветовых джинсах или юбке–шотландке. Впрочем, сейчас это не главное.
Явилась Кэтрин. Исследователь подошёл к стеклянной клетке и постучал ногтем по стеклу. Белый мышонок — единственный обитатель клетки — встал на задние лапки и ткнулся носом в то место, к которому прикоснулся палец исследователя. Глаза белого мышонка посылают слабые лучи в глаза исследователя. Глаза исследователя равнодушны. Они привыкли видеть смерть таких милых белых мышат. Исследователь устал от однообразия смерти. Он отработанным движением опускает руку в клетку и касается пальцами белой шёрстки. Мышонок благодарно трётся шёрсткой о кисть существа в красном балахоне с узкими прорезями для глаз. Исследователь переносит мышонка из клетки на лабораторный столик и берёт заранее приготовленный шприц с…
Чёрт возьми, в пальцах Кэтрин ничего не было, когда они коснулись моих губ, но я ощутил крупную горошину и сжал инстинктивно губы. Кэтрин протолкнула горошину языком. Псом поцеловала меня. Кажется, дело сделано. Так просто и обыденно. Неожиданно просто и…
Всё не о том! Я уже не ощущаю рук, не владею ими, не вижу их, однако авторучка продолжает оставлять след на бумаге. Хлынул звёздный дождь. Звёздные струи хлещут в окно. Звёзды влетают в чёрный кроем окна и, ударившись о подоконник, перепрыгивают на стол. Звёзды гаснут на столе или в окружающей стол темноте. Они угасают в свете настольной лампы.
В темноте Вселенной пятно света от настольной лампы.
В пятне света по листу бумаги бегает авторучка.
На бумагу ложатся слова. Строка за строкой.
В пятне света гаснут звёзды.
В пятне света нет меня…
P. S. Уже одевшись, я попросил Кэтрин подождать минутку. Мы стояли у двери. И тогда я вспомнил…
Помните, Н. Н., в первый же час моего визита в столицу Вы поили меня чаем на кухне из большой чашки с двумя ручками? Вам пора было в редакцию. Вы уже опоздали. Мне было страшно неудобно. А Вы заботливо отпаивали меня с дороги чаем. Потом сказали: «Мой дом — твой дом». И это было сказано через два года после нашей первой встречи, длившейся час с небольшим. Мне тогда даже нечего было ответить. Вы — единственный человек, сказавший мне это. Даже Кэтрин не сказала этих слов. Помните, Н. Н., даже Кэтрин! Каждый визит к Вам даётся мне с большим напряжением — Ваша супруга ревниво оберегает время и кров своего мужа. Вот теперь уход в мир иной — туда, где мне не скажут: наш дом — твой дом. Понимаете, что я хочу сказать? «До встречи?»
Владислав Петров
ПОНИМАТЕЛЬ
В студенческие годы я подрабатывал в организации, занимавшейся художественными переводами, — корректировал подстрочники. С тех пор в голове задержалось: «Глаза у него были как у арабской лошади, запряжённой в телегу». Такие глаза, наверное, были у меня, когда я уходил от Иры.
Вышел, а дождь как из ведра. И хорошо, что дождь: слёзы, текущие из моих арабских глаз, смывает. Чушь, конечно, какие там слёзы, но себя жалко. Хлопнул я дверью и будто что–то сломал в себе.
ebooksa