— Зато рядом с дачей. И место красивое.
— Ф-ф-ии! А это разве не красота? — он сделал широкий жест рукой, показывая на реку, на синеющий вдали лес, на береговые кручи. — Недаром тут поблизости Рылеев жил. В Батове.
— И бабушка Набокова.
— И бабушка. А на мызе, в Набоковском особняке, перед войной ветеринарный техникум был, я там учился. Теперь уже и фундамента не найти. Все заросло.
— Мальчишки ковыряются, — соврал Корнилов. — Ищут что-то.
— Чего они там могут искать? Гадят только.
— А я слышал, там какие-то пещеры.
— Ничего там нет. Я когда перед войной учился в техникуме, весь особняк облазил. Любопытным мальчишкой был. — Борис Федорович сказал это с нажимом, как будто Корнилов мог усомниться, что и он когда-то был мальчишкой. — Ничего не нашел, никаких пещер. А дядя мой на водокачке работал, уж он-то все секреты знал. Сказал бы.
— Вы правы. Какие тут могут быть пещеры? Пещеры в горах.
— Да. Гор у нас нет. А пещеры есть. Вам про них недаром говорили. — Борис Федорович явно противоречил самому себе.
— Про пещеры я на рыбалке услышал. Ловил рядом дед старый.
Он и сказал.
— Сухонький, в панамке? Дмитрий Дмитрич! Бывший учитель арифметики. Только как же вы с ним разговорились? Он же глухой как тетерев.
«Опасный ты собеседник, Борис Федорович! — внутренне усмехнулся Корнилов. — С тобой ухо востро надо держать! Тут же выведешь на чистую воду».
— Нет. Тот был без панамки и не сухонький. Крепыш.
— Бородин, что ли?
— Не знаю Да и о пещерах он вскользь сказал.
— Когда я перед войной в веттехникуме учился, — всякий раз, начиная с повтора, Борис Федорович добавлял все новую и новую информацию, — то порасспрашивал стариков. Начинались пещеры в Рождествене, в овраге между церковью Рождества и дворцом Рукавишникова. И шли аж до Батова!
— Под Оредежью?
— Не знаю. Сам не лазил. Но до революции мужики красили поросенка краской и пускали в пещеру. И он на следующий день выходил в Батове.