Коменданту Каменнолужского лагеря
унтерштурмфюреру господину Витцелю
от помощника старосты четвертого барака
С уважением обращаю Ваше внимание на тот факт, о котором до сегодняшнего дня молчал, в чем признаюсь и сожалею, поскольку самогонку для Баглая достал переводчик Нестеренко, который сейчас является моим прямым начальством и назначен Вами старостой барака. Как доставал самогонку указанный мной Нестеренко и какой между ними был разговор, того не скажу, то мне не ведомо, а брехать не имею обыкновения, только та водка и отправила Баглая в могилу, а может быть, что и похуже, а что случилось с Блохой (Горобцом по фамилии) — тоже не ясно, покрыто, как говорится, мраком, только погиб преданный человек и все из-за обозначенного Нестеренко. Теперь как ведет себя старшина: все шуточки, оскорбления, а сам втихую пайки скрывает и на коронки у пленных обменивает. Про те коронки поясню, где они взялись так как некоторые пленные золото на зубах имели, а в плен попавши начали то золото срывать, а не срывается так вместе с зубом у себя вырывали потому как вырванный зуб легче утаить, а если на месте то глянут блестит пиши пропало. Теперь мною замечено за означенным Нестеренко что он тайник какой-то в печке канцелярии готовит где несколько колосников потревожил видать коронки там держать будет куда лучше никто не подумает, а коронки те между прочим имею подозрение у таких пленных выменял как Чарли, Смирнов, Годун и прочие за которых при личной встрече с вами с глазу на глаз и в подробном порядке изложу. Донесение это стараюсь передать через руки старшего переводчика поскольку не желаю обращать на себя внимание других а Цапле доверяю полностью.
С многим уважением и бесприкословным
повиновением помощник старосты четвертого
барака своей личной подписью заверяю.
Баранов.
И наступил этот день.
Вплотную приблизились эти минуты.
Эти мгновения...
Юрий стоит на проходе у своих нар, сжимая в руке пилотку, в которой спрятал обернутый тряпьем колосник. Уже раздалась команда старосты: «Ахтунг! Снять головные уборы! Смирно!» Юрию чудится — ударил гонг, запела труба, фанфары и едва слышная мелкая дробь барабанов, как в притихшем цирке, когда свет погас и под куполом цирка «работают» свой смертельный номер освещенные голубым пучком прожектора воздушные акробаты.
Нет, это начинается съемка ответственного эпизода потрясающего документального фильма, и голос режиссера торжественно и тревожно возвещает: «Внимание! Начинаем съемку! Тишина! Свет! Начали! Камера!..»
А что звучит в ушах других, какие чувства они испытывают в эти секунды?
Юрий успевает пробежать глазами по лицам товарищей. Петр сжал зубы так, что желваки на щеках выдались буграми, в случае удачи он должен будет изображать солдата. Рядом с ним дублер — волоокий осетин Валиев с синим подбородком и глубоко запавшими глазами. Коваль и Ивашин стоят друг против друга, у одного в руке под пилоткой петля из провода, у другого — тонкий брючный пояс. Они удушат Бетси. Напротив Юрия его дублер Гусаков — молодой парень с растерянной, какой-то отрешенной улыбкой на белобрысом лице. Через два человека слева от Юрия — Колесник, Суханов, Прокопенко. Эти предназначены для фельдфебеля и врача.
Все они кажутся побритыми, все благоухают карболовым мылом — с утра пять лагерных парикмахеров скоблили машинками-нулевками подбородки пленных четвертого барака. Нестеренко все предусмотрел: отправил своего помощника Баранова наблюдать, как идет вывозка нечистот, благо в это воскресенье выпала очередь четвертому бараку, усадил Смирнова в барачной канцелярии портняжничать, дав для перелицовки свои брюки, а на его место у нар поставил Гусакова.
Где же они ? Неужели на этот раз начали с прохода № 3? Нет, идут, идут. Идут...
Юрию хочется рвануть ворот гимнастерки — не хватает воздуха, — и вдруг он с ужасом замечает, что грязного полотенца, свисавшего с нар Коваля, и изношенного ботинка, торчавшего там же из-за подушки, этой специально устроенной приманки для коменданта, не видно, так как кто-то из стоящих невдалеке пленных, спасая товарища, рванулся и в последний момент все прикрыл одеялом. Годун тоже заметил, отчаянно замахал руками, зашипел: «Не трогай, оставь, как было...» Хотел сам бросится туда, исправить положение.
Но поздно. Они идут... Солдат, овчарка, Витцель... Черт! За Витцелем, приотстав от коменданта на полкорпуса, шагает Цапля... Где он взялся?.. А у Витцеля, у Витцеля на всю щеку прихваченный двумя белыми полосками пластырь — чирий выскочил. Они что-то уловили, какое-то особое беспокойство среди пленных, движение — даже Бетси подняла голову, навострила уши — но не могут понять причины. Вытянулись по проходу все. Позади — играющий дубинкой Нестеренко — «солдата и старшину берем на себя». Он не знает, что постель на нарах приведена в порядок и комендант может пройти мимо не останавливаясь. А пластырь надо налепить себе на щеку... А Гусаков... Неужели Гусаков не понял и не поймет, что на его долю выпадает Цапля?
ebooksa