Пленные выстроились на аппельплаце побарачно тремя шеренгами в форме буквы «П». В середине поставили стол и стул. Подошли комендант, гауптман, лагерный оберпереводчик Цапля. Автоматчики остановились в некотором отдалении.
— Ахтунг! Ахтунг!
Замерли. Тишина. Юрий слышит, как стучит его сердце. Сейчас выяснится, сейчас все выяснится...
Комендант делает знак гауптману — можете начинать. У гауптмана приятный голос, он говорит негромко, с вежливой улыбкой, и одно из первых его слов, если Юрий но ослышался, — «битте». Но Цапля не успевает перевести ни одного слова. Коменданту, видимо, не понравилась манера инженера и тем более это дамское словечко «битте». С пленными нужно говорить не так — коротко, ясно, решительно, и комендант довольно бесцеремонно отстраняет гауптмана, выходит вперед и произносит первую фразу. Переводчик немедленно выкрикивает ее по-русски:
Среди вас есть слесари-ремонтники... имеющие опыт по ремонту тракторов, танков...
Тишина. Почти две тысячи человек застыли в шеренгах. Губы плотно сжаты: «Есть, есть, угадал. Давай дальше...»
Нам нужны всего лишь несколько человек средней и высокой квалификации.
Землистые бледные лица напряжены. Недоверчивость, едва заметная усмешка в тусклых глазах: «Врешь. Если нужно всего лишь несколько человек, зачем выстраивать пленных из всех бараков?»
Они будут выполнять легкую работу и будут Получать дополнительный паек.
Шумный вздох, словно порыв ветра: «Дополнительный паек... А что, если не брешет?»
«Удивительное дело, — проносится в мозгу Юрия. — Вот их, пленных, две тысячи человек. Люди различных национальностей, возрастов, характеров, образования и умственного развития. Они похожи друг на друга только тем, что все истощены, измучены, отупели от непрерывных надругательств. И вдруг эта замершая, молчащая масса каким-то непостижимым образом начинает чувствовать, соображать, мыслить синхронно, как один человек, точно их мозг внезапно соединился невидимыми нитями воедино. Только вот нити эти ненадежны, их легко оборвать.
— Дополнительный паек... — Комендант делает короткую паузу, безошибочно угадывая, какой эффект произвели на пленных эти слова.
Но пленные знают, что немцы дополнительный паек ни с того ни с сего не дают и даже не сулят, что работа слесарей будет особая, и по рядам летят едва слышные, едва улавливаемые слова: «Ремонт... танки...» — «Вот оно что...» — «Товарищи, опасно. Не спешите, подумайте!» — «Да, но все-таки дополнительный паек...» — «Иди продавайся за полпайки, сука. Не ты первый, уже были такие». — «А что, подыхать?» — «Товарищи, не выходите, это будет предательство».
Комендант считал, что он прекрасно знает примитивную психологию русских пленных, и твердо верил во всесильность пайки. Правда, он уловил в молчаливых шеренгах не обычную покорность, а какой-то неясный отпор, но не придал ему значения.
— Внимание! — Голос у переводчика сильный, он четко выговаривает слова. — Приказываю слесарям, знакомым с ремонтом моторов внутреннего сгорания, шоферам, трактористам...
Качнулись ряды и вновь замерли.
— ...Десять шагов вперед, шагом...
Многие в шеренгах затаили дыхание, закрыли глаза.
— ...арррш!
Вышли. Пять человек сразу, затем двое и еще один, последний...