В соседней комнате вдруг зашумели сильней.
— Военком! — крикнул кто-то за перегородкой.
Хлопнула ставня окна, стукнула деревянная лавка: очевидно, сидевшие там бросились к окнам. За окном раздался топот лошадей. Через минуту послышались голоса, потом тяжелые шаги, под которыми заскрипели половицы.
— Здорово, здорово, — говорил басом, очевидно, вошедший. — Ну, давай карту, — зашелестел он бумагой. — Командиры и комиссары все здесь?
— Все, — ответил голос командира полка.
— Ладно. Теперь об операции: идет успешно, — строго продолжал говорить военком. — Самара может продержаться день-два, а надо бы нажать сегодня. Кабы ковырнуть в этом местечке железную дорогу, Самаре крышка. А? Как? Возможно?
В комнате замолчали.
— Да кто же днем туда полезет? — ответил командир полка, — кругом видать как на щеке. Ну, кто? — безнадежно повторил он.
— Я, — сказал вдруг Шарабанов…
— Вали, вали! — заговорил бас неожиданно ласково, — поди зови охотников. Я поеду с тобой.
Снова хлопнула дверь, загудели голоса, и Ребров с Валей снова услышали голос командира полка:
— Чудной он. Иной раз два-три дня нет, неделю. Пропал, думается. А он по тылам беляков носится, что пьяный. Едва ноги унесет. А то в нашем же тылу потеряется, как иголка в стогу.
— Такого тут и нужно, — сказал бас, зашелестев бумагой.
— Вот только что, — продолжал командир полка, — привез аэроплан и какого-то хлюста с девицей. Барышня румяная. С одного взгляда видно: бежали к белым, а попали к нам. А Шарабанов в пролетке с собой их сутки возил: говорит — комиссар.
— Комиссар? — перебил бас. — А ну-ка, дай-ка его, поговорим.
Двери раскрылись. Ребров снова увидел за столом командира полка. Рядом с ним сидел огромного роста человек в порыжелой гимнастерке, обросший бородой. Он молчаливо поднялся, вглядываясь в Реброва. На правой щеке его виднелась синяя сыпь, засевшая глубоко под кожей.
— Запрягаев! — вдруг вскрикнула из-за спины Реброва Валя и бросилась к военкому.
— Как, ты?! — схватил ее за руку военком и тотчас повернулся к Реброву: — Борис! Вот черти! Живы!…
— Постой, постой, что с золотом? — перебил его Ребров.
— Давно в Москве: Губахин в неделю выкопал. Ведь мы тебя искать ребят в Екатеринбург посылали. Писали: пропал — повешен. А ты жив, — все еще с радостью смотрел Запрягаев на Реброва.