Каменная Башка, который давно разменял пятый десяток, описал пируэт с легкостью юнги и, отдав честь, стремительно сбежал вниз по трапу с криком:
– Малыш Флокко! Сюда!
Смуглый, как алжирец, юноша лет двадцати, черноглазый и черноволосый, проворнее акробата соскользнул с мачты и одним прыжком приземлился едва ли не на спину боцмана:
– Я здесь!
– У меня в кармане гинея, сынок.
– Вот так так! Когда это я стал вашим сынком? Хотя за гинею соглашусь на что угодно!
– Ах ты, проклятый мошенник! Я тебя, считай, усыновил.
– Ну так буду надеяться на богатое наследство!
– Получишь его в Иль-де-Ба, если туда доберешься! Баронет позволил мне пропустить стаканчик. А кто не знает, что моряцкие стаканы больше иной бутылки? Пойдем, составишь мне компанию, маленький негодяй!
Друзья направились к камбузу, а тем временем моряки, уже не походившие на юных леди, собрались на палубе, хохоча до упаду. Нечего сказать, славную шутку они сыграли над англичанами!
Тем временем оставшийся на мостике капитан с тревогой всматривался в лазурную морскую гладь, пересекаемую мощным потоком Гольфстрима. Английские линейные корабли давно скрылись за горизонтом, но беспокойство не покидало баронета.
«Что, если они продолжают следить за нами издалека? – спрашивал он себя. – Что, если та черная точка на морской синеве – шлюпка, оставленная, чтобы приглядывать за нами? Шутка может дорого нам обойтись».
Мистер Говард, внимательно наблюдавший за капитаном, угадал причину его беспокойства.
– Ветер нам благоприятствует. С Божьей помощью мы сможем отойти к побережью Флориды, – произнес помощник капитана. – Несколько лишних дней не решат судьбу американцев. – Он замолчал.
Внезапно суровая складка прорезала высокий лоб Корсара.
– Мистер Говард, – произнес он сдавленно, – пригласите ко мне капитана затопленной джонки. Я должен его видеть.
– Что с вами? Вы на себя не похожи, сэр Уильям.
– Что поделаешь… Вам не понять, какие бури бушуют у меня внутри… Я подожду капитана в каюте.
Корсар спустился с мостика, окинул взглядом мерцавшую чешуей солнечных бликов синюю гладь и задумчиво побрел в каюту. Оказавшись там, он вновь уселся за письменный стол с неизменной бутылкой.
Крепкий кулак его грохнул по столу, с губ сорвались проклятия: