Корабль вышел из гавани и взял курс на запад. В Матрегу он должен придти завтра. Берегом на это ушло бы три дня пути, да и места там ненадёжные. Море близко отовсюду. Мало ли кто может наскочить по этой дороге, не оставляющей следов? Рука хана Джанибека сюда не достаёт.
За вином и жареными фазанами один из греков вспомнил, что где-то в этих краях некогда бесследно пропал и генуэзец Сигурано Салваиго, прозванный Шакраном. Пропал вместе с кораблём, экипажем и товаром. Сгинул бесследно, словно и не было его. Одни грешили на хана Узбека, другие на здешних разбойников.
Солнце клонилось к закату и берег за бортом становился всё более тёмным и мрачным. Разговоры о генуэзцах и скрытых опасностях вызвали из глубины души забытые страхи. Снова полезли в голову мысли об интригах и кознях. Чтобы отогнать их я ушёл на нос корабля, который был устремлён на опускающееся в море солнце. Светило уже совсем уходило за горизонт, залитый закатным золотом, и я подумал: вдруг мне посчастливится увидеть последний зелёный луч, приносящий удачу.
Сзади, за кормой во мраке наступающей ночи, уже утонули горы. Мы видели только их край, но бывалые путешественники рассказали, что дальше на восход они вздымаются до самого неба и покрыты вечными снегами. Те самые горы Каф, про которые рассказывают сказочники. Туда на зиму уходит царица змей со своим змеиным народом. Пристанище джиннов.
Где-то за ними лежит гора из снега и льда длиной в пятьсот лет пути. Она загораживает дорогу в ад. Так говорила сказка. Сказки любят говорить о неведомом. Только они плохие советчики в час сомнений.
Сура «Каф» есть в Коране. Может там я найду совет? Мысленно повторяемые аяты о вечной жизни и неверии в воскрешение, об ангелах, записывающих деяния и истине, открывающейся только со смертью, внезапно остановились на словах: «Я не сбивал его с пути! Он сам находился в глубоком заблуждении!»
XIV. Мальчик, объевшийся слив
Меня отвлёк шум позади.
— Это ромейский корабль! — зло выговаривал капитан, — Здесь действуют законы империи и никому не позволено своевольничать!
— Если эта болезнь заразная, уже к утру на твоём корабле будут действовать только законы царства мёртвых! — отвечал другой голос с сильным чужеземным выговором. Это был купец-работорговец.
— Я не могу позволить выбросить за борт живого человека! — упорствовал капитан.
— Я хозяин товара. Я говорю тебе, что он умер. Мои люди выбросят тело за борт. — купец не скрывал нетерпения и досады, — Мы теряем время. Он загадит весь трюм и заразит других. Ты забыл, что отвечаешь за жизнь всех находящихся на корабле.
С этими словами работорговец сделал безмолвный жест рукой и двое его угрюмых подручных вытащили на палубу скорчившегося человека. Даже на морском ветру был ощутим сильный запах нечистот.
Вход в трюм был совсем рядом с местом, на котором я стоял и мне хорошо было видно лицо несчастного. Это был подросток, почти ещё мальчик.
Увидев меня, капитан пояснил:
— Его скрутило внезапно. Сильный понос. Нельзя держать в трюме с остальными.
Услышав эти слова, мальчик вдруг сказал по-гречески:
— Я ел сливы. Это от слив.
Великая вещь слово. Только что я видел перед собой всего лишь безмолвного раба, без судьбы и имени, а стоило ему заговорить на понятном мне языке, как он превратился в человека. Меня охватила жалость. Однако в голову пришёл лишь глупый вопрос:
— Где ты взял сливы весной?