— Кажется, я долго проболел? — спросил он.
— Три недели.
Агин рассказал ему, как он его нашел, как собаки спасли его.
— Зачем же я внизу, а не у себя в каюте?
— Завтра узнаешь, а сегодня перестань говорить и постарайся заснуть.
Григорий Петрович выпил чашку чая и заснул крепчайшим сном.
Когда Григорий Петрович стал покрепче, Агин осторожно передал ему, что произошло и что жизнь обоих их находится в опасности. Сначала Данилов пришел в такую ярость, что хотел вскочить и бежать наверх, но Агин уговорил его и опять уложил.
— Ты спас меня, — сказал он после некоторого молчания, — что же ты мне советуешь делать?
— Прежде всего выздороветь и не показываться наверх, — ответил Агин, — а я распущу слух, что ты так плох, что жить тебе осталось очень немного, а потом посмотрим, что нам делать. Когда же подойдем к берегу, то доберемся вплавь. До тех пор ешь за двоих и поправляйся. Повар тебе сочувствует и, в крайнем случае, мы можем ему довериться.
Григорий Петрович отдался в полное распоряжение Агина, ел, пил и крепнул. Между тем, корабль приближался к американскому берегу, куда Оливарес хотел выгрузить товар. Он, очевидно, не был доволен, что законный капитан все еще жив, и каждый день с грозным видом спрашивал Агина:
— Да неужели ваш капитан еще жив? Пора бы ему отправляться, а то я буду принужден принять иные меры. А с вами мне надо будет поговорить и привести вас к присяге.
— Недолго уже ему осталось жить, — с грустью отвечал Агин. — Когда я освобожусь от прежнего обязательства, то я явлюсь к вам.
Опасность грозила страшная. Агин старался побольше быть на палубе, чтобы знать вообще, что делается, и принять хоть какие-нибудь меры. С поваром он тоже сошелся и почти был в нем уверен.
Корабль приближался к земле, но погода стала меняться. Тучи заволокли все небо и по морю забегали зайчики. Через какие-нибудь полчаса буря была в полном разгаре и корабль, как щепку, бросало во все стороны. Не смотря на непроницаемый мрак, матросы лазали по реям и команда громко выкрикивалась. Блеском молнии освещалась страшная картина разъяренного моря. Кораблю грозила неминуемая гибель, тем более, что новый капитан растерялся, видя, что неизвестный ему берег близок. Дисциплины на корабле, превратившемся в пиратское судно, быть не могло, а потому матросы в минуту опасности, желая заглушить совесть, бросились вниз, где хранился ром, и, сломав замок в камеру, перепились и вышли наверх уже пьяные.
— Слышишь, как ноет душа покойного капитана, — сказал один из матросов своему товарищу.
— Разве он умер? — спросил кто-то.
— Ну, конечно.
— Ну, так теперь нам нет спасенья! — крикнули матросы хором.
Оливарес стоял у руля с двумя еще трезвыми матросами.
Кто-то из команды принес ему в ковше рому.