Талтос

Она обернулась и взглянула на кипу непреодолимо влекущих к себе коробок.

– Он есть и на коробках тоже, – сказала Мона. – Ты чувствуешь, какой он здесь сильный? Это от него. Ты знаешь, я никогда не слышала ни от одного члена семьи признания, что они ощущают этот запах.

– Как же так? Он здесь повсюду! – воскликнула Мэри-Джейн. Она стояла рядом с Моной, вызывающе высокая, с резко выступающими остриями грудей. – Он более всего чувствуется над этими коробками – ты совершенно права. Но взгляни, все коробки перевязаны тесьмой.

– Да, и помечены черным фломастером Райена. А на этой достаточно разборчиво написано: «Записи, анонимные». – Она слегка рассмеялась. Головокружения как не бывало. – Бедный Райен. «Записи, анонимные». Звучит как группа психологической поддержки для книг, которые не знают своих авторов.

Мэри-Джейн рассмеялась.

Мона довольно захихикала. Она обошла коробки и опустилась на колени, стараясь не потревожить ребенка. Он все еще плакал и вертелся как сумасшедший. «Это ведь из-за запаха, правда? Как и из-за всей этой глупой болтовни, воображения, фантазий». Она принялась напевать малышке – сначала тихо, а затем в полный голос, но по-прежнему нежно:

– Принеси цветы самые красивые, принеси цветы самые редкие. Из сада, из лесной чащи, с холмов и долин. – Это был самый веселый, самый приятный псалом из всех, какие она знала, тот, который ее научила петь Гиффорд. Майский псалом. – Наши сердца переполняются радостью, наши радостные голоса поют о прекраснейшей розе долины!

– Вау, Мона Мэйфейр, у тебя есть голос!

– У каждого Мэйфейра есть голос, Мэри-Джейн. Но настоящего таланта у меня нет. Такого, какой был у моей матери или у Гиффорд. Ты послушала бы их голоса! У них были красивейшие сопрано. Мой голос гораздо ниже.

Она стала напевать, представляя себе леса, зеленые луга и цветы:

– Ох, Мэри, мы украсим сегодня твою голову цветами, королева ангелов, королева мая. Ох, Мэри, мы украсим тебя сегодня цветами…

Мона раскачивалась на коленях, положив руки на живот. Малышка нежно двигалась в такт музыке, ее рыжие волосы окружили все ее тельце, и она выглядела замечательно в околоплодных водах, словно туда добавили несколько капель оранжевых чернил. Девочка раскачивалась на волнах, невесомая, такая прозрачная, такая прекрасная. И крохотные пальчики на ручках и ножках…

«Какого цвета у тебя глаза, Морриган?»

«Я не могу увидеть свои глаза, мама, я вижу только то, что видишь ты, мама».

– Эй, проснись! Боюсь, ты вот-вот рухнешь!

– О да. Я рада, когда ты зовешь меня обратно, Мэри-Джейн, ты делаешь правильно, когда зовешь меня обратно, но я молю Небеса и святую Деву Марию, чтобы у этой малышки были зеленые глаза, как у меня. Как ты думаешь?

– Лучшего цвета не придумаешь! – заявила Мэри-Джейн.

Мона положила руки на картонную коробку перед собой, от которой явственно исходил его запах. Не писал ли он эти листы своей собственной кровью? И подумать только! Его тело лежало здесь, внизу! «Мне следовало бы выкопать это тело. Я хочу сказать, все изменилось теперь. Роуан и Майклу придется с этим согласиться, или я просто не стану им об этом говорить. Суть в том, что это совершенно новые обстоятельства, и они касаются меня».

– Какие еще тела мы собираемся выкапывать? – спросила Мэри-Джейн с нахмуренным лбом.

– Ох, перестань читать мои мысли! Не будь мэйфейрской сукой, оставайся мэйфейрской ведьмой. Помоги мне с этой коробкой.