Талтос

– Нет, смотри на другую сторону, когда я сяду в машину и стану разворачиваться. Смотри туда, где мерцают огни, – и увидишь Фонтевро!

Дверца захлопнулась, колеса развернулись на гравии.

Громадная машина повернула направо, и свет фар заскользил по тщедушным призрачным деревьям… И вдруг она увидела их: огромные, высвечивающиеся в этом кошмарном свете остроконечные окна аттика, сверкающие и мигающие отражавшимися в них огнями машины.

Ночь становилась все темнее, но Мона по-прежнему видела громадину дома на фоне неба. Впечатление было такое, что дом вот-вот упадет.

Она почти закричала, хотя не была уверена почему. Они не могли выстроить подобный дом, настолько наклонившийся, дом-калеку. Дом под водой – одно дело, но дом, похожий на этот? Даже когда машина отъехала прочь, испустив маленькое облачко белого дыма, она увидела, что свет продолжает гореть в этих немыслимых руинах. Светилось небольшое веерообразное окно над дверью в центре веранды – свет исходил изнутри дома. Моне на миг показалось, что она слышит нечто похожее на звуки радио.

Фонарь светил довольно ярко, но вокруг царила непроглядная тьма. Здесь не было ничего, кроме этого фонаря и неясного, мерцающего света от углей внутри падающего дома.

Боже правый! Мэри-Джейн даже не осознала, что проклятое место повернулось вверх дном в ее отсутствие! Мы должны вытащить оттуда бабушку, если предположить, что она еще не утонула без всяких соблюдений приличия в этом забытом богом илистом болоте! Запах был самым отвратительным из всех, которые ей приходилось ощущать. Мона взглянула на небо – оно светилось розовым светом, как бывает в Луизиане. Исчезающие деревья тянули друг к другу бесполезные маленькие ветки, чтобы соединиться вместе, и мох казался прозрачным: бесконечные вуали из мха. Птицы… Подумать только, как кричат птицы. Самые верхние ветки деревьев были покрыты паутиной. Интересно, это пауки или шелковичные черви?

– Да, место и в самом деле очаровательное, – вслух произнесла Мона. – Только вот этот дом, не собирается ли он перевернуться?

«Мама».

«Я здесь, Морриган».

Позади нее на дороге послышался какой-то звук. Боже, Мэри-Джейн бежала к ней, одна, во тьме. Максимум, что она могла сделать, – это повернуться с поднятым вверх фонарем. Спина болела теперь просто невыносимо, а она не могла даже поднять что-нибудь или попытаться дотянуться до чего-нибудь – могла только держать этот жуткий фонарь.

«А эта теория эволюции объясняет происхождение абсолютно каждого вида на планете к этому времени? Я имею в виду, не существует ли второй теории: возможного спонтанного развития?»

Мона потрясла головой, чтобы окончательно проснуться. Кроме того, она не знала ответа на этот вопрос. Истина заключалась в том, что эволюция никогда не представлялась ей логичной.

«Наука дошла до того момента, когда различные виды верований, когда-то отвергнутые как метафизические, теперь снова считаются вполне возможными».

Мэри-Джейн выскочила прямо из тьмы, она бежала словно маленькая девочка, зажав в правой руке свои туфли на высоком каблуке. Подбежав к Моне, она остановилась, согнулась вдвое, справилась с дыханием и затем поглядела на Мону.

– Боже, Мона Мэйфейр, – произнесла она с беспокойными всхлипами; ее смазливое личико блестело, покрытое тонким слоем пота. – Я должна доставить тебя в этот дом, и немедленно.

– Твои колготки разорвались в клочья.

– Ну и пусть. Я знала, что так и будет, – сказала Мэри-Джейн. – Я ненавижу их. – Она подняла ящик со льдом и побежала вниз по пирсу. – Поспеши, Мона. Ты что, собралась помирать при мне прямо здесь?

– Сейчас же прекрати эту болтовню! Малышка может тебя услышать!

Где-то послышался шум, какой-то всплеск. Мэри-Джейн бросила ящик со льдом в лодку. Значит, там была лодка. Мона пыталась идти как можно быстрее по скрипучим, расщепленным доскам. Каждый шаг сопровождался мучительной болью. Затем совершенно неожиданно она ощутила, что происходит что-то реальное, будто должно что-то случиться. Боль, похожая на удар кнута, опоясала спину и талию, или, вернее, то, что осталось от талии. Мона остановилась, кусая губы, чтобы не кричать.