Талтос

Ладно. Нетрудно будет проверить это, не так ли?

– Какие у нее глаза, Мона! – восхищалась Беатрис, когда они прогуливались по саду. – Согласись, этот ребенок великолепен! Не понимаю, как я могла… Ее мать… Знаешь, та всегда была психически нездорова. Нельзя было позволять ей убежать с ребенком на руках. Но между нами и Мэйфейрами из Фонтевро всегда были скверные отношения.

– Ты не можешь заботиться обо всех, Беа, – убеждала ее Мона. – Во всяком случае, не в большей мере, чем Гиффорд.

Однако позаботиться следовало бы. И если Селии и Беатрис задача не по силам, что ж, придется заняться этим ей, Моне. Она вдруг отчетливо ощутила себя частью большой команды, и новое ощущение стало для нее в этот вечер одним из глубочайших откровений. Пока в груди бьется сердце, Мона будет делать все, чтобы мечты Мэри-Джейн стали реальностью.

– Девочка весьма своеобразна, но производит приятное впечатление, – признала Селия.

– Да… и этот пластырь на ее колене, – едва слышно пробормотал Майкл. – Удивительное создание. Я верю тому, что она сказала о Роуан.

– Я тоже, – кивнула Беатрис. – Только…

– Только – что? – с отчаянием в голосе спросил Майкл.

– Что будет, если она так никогда и не заговорит!

– Постыдись, Беатрис! – с упреком воскликнула Се-лия и внимательно посмотрела на Майкла.

– Ты находишь пластырь сексуальным, Майкл? – спросила Мона.

– Право, не знаю… Пожалуй… На мой взгляд, в этой девочке сексуально все. Но при чем тут я?

Казалось, он говорит вполне искренно и сам непритворно в это верит. Ему хотелось вернуться к Роуан, хотелось просто сидеть с ней рядом и читать какую-нибудь книгу.

На протяжении какого-то времени после того дня Роуан – Мона готова была поклясться – выглядела как-то по-иному: глаза ее время от времени смотрели строже, а иногда в них словно застывал невысказанный вопрос. Быть может, следовало бы снова послать за Мэри-Джейн? Впрочем, возможно, она и сама вот-вот вернется. Мона неожиданно для себя обнаружила, что с нетерпением ожидает встречи. А может, попросить нового шофера завести чудовищно длинный лимузин, уложить в кожаные карманы лед и напитки и отправиться к затопленному дому? Она могла себе это позволить, имея в своем распоряжении личный автомобиль. Правда, Мона еще не успела привыкнуть к своему новому положению.

В течение двух-трех последующих дней казалось, Роуан чувствует себя лучше: у нее все глубже прорезывалась маленькая морщинка на лбу, наличие которой можно было счесть свидетельством работы разума.

Но вот сегодня… В этот тихий жаркий полдень…

Мона видела, что Роуан постепенно, но неуклонно соскальзывает в прежнее состояние. Даже жара и влажный воздух никак на нее не влияли. Лишь капли пота то и дело выступали на лбу, и Селия неустанно отирала их, однако сама Роуан даже не делала попыток сделать это самостоятельно.

– Пожалуйста, Роуан, поговори с нами. – Голос Моны звучал по-детски тоненько и просительно. – Я не хочу быть наследницей легата! Можешь сколько угодно ругать меня за это, но я не хочу. – Она оперлась на локоть, и рыжие волосы опустились словно вуаль между ее лицом и чугунной оградой сада, создав иллюзию уединения. – Ну пойми же меня, Роуан. Ты знаешь, что сказала Мэри-Джейн Мэйфейр? Что ты все слышишь и понимаешь, что ты здесь, с нами. Пожалуйста, Роуан!

Мона подняла руки, чтобы поправить ленту и избавиться от неприятного ощущения зуда. Ленты не было: Мона перестала повязывать ею волосы после смерти матери. На голове теперь красовалась усыпанная жемчугом заколка, слишком туго зажимающая тяжелую прядь волос. Черт с ней. Она расстегнула замочек и позволила волосам соскользнуть на спину.

– Послушай, Роуан, если хочешь, чтобы я ушла, дай знак. Я пойму и мгновенно исчезну.