Талтос

– Думаю, нет, – сказал Майкл. – Я никогда не бывал в таких местах прежде. Если ты говоришь, что его сбила машина и он мертв, мне нечего больше знать. Я не хочу его видеть.

– Понимаю.

– От этих запахов меня тошнит. Моне тоже стало плохо.

– Было время, когда мне приходилось привыкать к этому, – сказала Роуан.

Он подвинулся к ней ближе, собрал волосы на ее шее в свою большую, грубую ладонь и неуклюже поцеловал жену, совершенно не похоже на милый, извиняющийся поцелуй, какой он позволял себе в течение недель молчания. Он весь дрожал. Роуан приоткрыла губы и ответила на поцелуй, сжимая Майкла в объятиях, – или по меньшей мере пытаясь это сделать.

– Я должен уйти отсюда, – прошептал он.

Роуан отступила на шаг и заглянула в другую комнату. Китаец-полицейский расправил простыню, прикрывавшую тело, – из уважения, быть может, или для порядка.

Майкл уставился на ящики, стоявшие вдоль противоположной стены. От того, что находилось внутри их, исходил невыносимый запах. Она оглянулась. Один из ящиков не был закрыт, поскольку в нем лежали два тела. Лицо того, что лежало на дне, было обращено вверх, и над ним нависали заплесневевшие розовые ноги другого. Но ужас состоял не в этом и не в зеленой плесени, покрывавшей головы, а в том, что эти двое были уже неотделимы. Невостребованные тела в интимном объятии, словно любовники.

– Я не могу… – сказал Майкл.

– Знаю, пойдем, – отозвалась она.

К тому времени, как они садились в машину, Мона перестала плакать. Она сидела, глядя в окно, столь глубоко погруженная в свои мысли, что казалось невозможным заговорить с ней или как-то иначе отвлечь ее от печальных дум. Время от времени она оборачивалась и бросала взгляд на Роуан. Встречаясь с ней глазами, Роуан ощущала силу и тепло этого взгляда. За три недели, пока она слушала, как это дитя изливает ей свое сердце, Роуан успела полюбить девочку всей душой, хотя сомнамбулическое состояние зачастую не позволяло ей в полной мере оценить поэтичность повествования.

Наследница, носящая под сердцем ребенка, которому суждено управлять легатом. Дитя, обладающее чревом матери и страстностью опытной женщины. Девочка, державшая Майкла в своих объятиях, та, которая в своем богатстве и неведении нисколько не опасалась ни за его изношенное сердце, ни за то, что он может умереть на самой вершине страсти. Он не умрет. Он выкарабкается из этого болезненного состояния и подготовит себя к возвращению в дом жены! А теперь вся вина лежит на Моне, слишком опьяненной, оказавшейся вовлеченной в события, последствия которых ей придется расхлебывать.

Никто не разговаривал, пока машина продвигалась к дому.

Роуан сидела рядом с Майклом, борясь с желанием заснуть, погрузиться в забытье, затеряться в мыслях, текущих с постоянством и невозмутимостью спокойной реки, в мыслях, которые в течение последних недель, сменяя одна другую, теснились в ее голове, образуя завесу столь плотную, что сквозь нее не могли пробиться голоса тех, кто был рядом, – словно их заглушал шум водопада.

Она знала, что намеревается сделать. Это станет еще одним ужасным ударом для Майкла.

В доме царила суета. Повсюду стояли охранники. Однако это никого не удивило, и Роуан не потребовала объяснений. Никто не знал, кто нанял человека, чтобы убить Эрона Лайтнера.

Селия предоставила Беатрис возможность «выплакать все» в гостевой комнате на втором этаже, которую обычно занимал Эрон, и теперь продолжала заботливо опекать ее.

Приехал и Райен Мэйфейр – человек, всегда готовый пойти и на корт, и в церковь, всегда в костюме и в галстуке, всегда знающий, что и как должна семья делать дальше.

Все, конечно, смотрели на Роуан. Она видела все эти лица у своей постели и в течение долгих часов, которые проводила в саду.

Роуан чувствовала себя стесненно в том платье, которое выбрала для нее Мона, так как не могла вспомнить, видела ли его прежде. Но это не имело значения. Как и пища. Она очень хотела есть, и по обычаю, принятому у Мэйфейров, на стол было выставлено все содержимое буфета. Майкл наполнил ее тарелку. Она села во главе обеденного стола и ела, наблюдая, как другие маленькими группками суетливо снуют мимо нее. Она жадно выпила стакан ледяной воды. Ее оставили одну – из уважения или из-за беспомощности? Что могли они сказать ей? Большинство из них знали очень немногое о том, что действительно произошло. Они никогда не поймут причину ее похищения, как они называли это, и не узнают о том ужасе, который ей пришлось пережить. Эти добрые люди искренне переживали за нее, но ничем не могли помочь – разве что оставить ее в покое.