Хищник красноречиво облизнулся.
В первый момент, обворожённая великолепным мясным блюдом, я облизнулась не менее красноречиво. А потом до меня дошло.
Волк?
Боги Всевышние… Волк!!!
Лошадь соображала быстрее меня, а потому запаниковала первой. Она неистово заржала, забила копытом и даже попыталась встать на дыбы, что по отношению ко мне было сущей подлостью – я едва не вывалилась из седла. Но неожиданная встряска пошла на пользу – я пришла в себя и завизжала, проклиная попеременно то кобылу, то серого негодяя.
Волк долго и удивлённо нам внимал, слегка прижав уши, а потом демонстративно оскалился, вывалил наружу все свои запасы клыков и как-то странно тявкнул, вероятно, предлагая нам заткнуться.
Заткнуться я не пожелала и, подгоняя кобылу всеми известными мне выражениями, которых я и знать-то не должна была, пустила её в бешеный галоп. Пустить-то пустила, но, находясь в полуобморочном состоянии, даже и не подумала, что животиной нужно управлять. Кобыла несла меня по собственному усмотрению и, естественно, (о венец непроходимой глупости!) на полном скаку врубилась в кусты и углубилась дальше в лес. Деревья росли густо, и лошади пришлось замедлить бег. Но всё равно, уворачиваться от веток удавалось не всегда. За каких-то пару минут, я заработала напрочь исцарапанное лицо и руки, трижды прикушенный язык и многострадальный зад, потерявший чувствительность вообще. Поэтому, когда наконец особо толстая ветка всё-таки вышибла меня из седла и я, каким-то чудом не застряв в стременах, растянулась под ракитовым кустом (все герои умирают под ракитовым кустом. Во флоре я разбиралась слабо, но надеялась, что «мой» куст– не исключение), то с глупым подхихикиванием (наверное, нервы) принялась ощупывать себя на предмет полученного ущерба. Ущерб оказался минимальным. Моим ангелам-хранителям положено было молоко за вредность работы, которую они выполняли просто блестяще. Дыхание, застрявшее где-то в лёгких в момент удара, уже почти выровнялось. Несколько синяков, пара-тройка царапин. Всевышние, да я в рубашке родилась. Лошадь уже ускакала. Ну и чёрт с ней.
– Чтоб тебя волки сожрали! – пожелала я беглянке, с трудом села, потёрла отбитую спину и пообещала себе при случае пустить эту мерзавку на колбасу. Все мои немногочисленные пожитки ускакали вместе с ней.
Кряхтя, поднялась и тут же опёрлась рукой о ствол какого-то хилого деревца, одновременно другой рукой вытерла кровь со щеки, тщетно пытаясь унять головокружение. Болело всё, что в принципе неудивительно. И главное, абсолютно никакого представления о том, что делать дальше. Я не знала даже, в какой стороне дорога. А потому бездумно потащила свою помятую тушку, как мне показалось, вслед за лошадью.
Поганая скотина мне так и не попалась. Но пока я её искала, забрела на прехорошенькую полянку с уже догорающим костерком. О давешнем волке в частности и прочих лесных хищниках в целом я всё это время старалась не думать, прекрасно понимая, что встречу с оными мне пережить не удастся, а потому не стоит нагнетать и без того безрадостную обстановку. Но, увидев костёр, пусть и почти потухший, я воспрянула духом. Здесь есть люди! А значит, я не одна в этом треклятом лесу! Хотя встреча с ними и маловероятна, но может стоит походить и «поаукать»…
Что-то тяжёлое опустилось мне на голову, ноги подогнулись, и я кулем рухнула на землю.
Пробуждение было…неожиданным. Хотя бы потому, что я стояла. Голова трещала и грозила расколоться на тысячи частей. Тупая пульсирующая боль угнездилась где-то в районе затылка. Наверное, там шишка. Ноги и руки, видимо, сильно затекли – я их не чувствовала. Я осторожно приоткрыла один глаз. Ну точно – стою. Накрепко привязанная к дереву.
А прямо напротив меня пятеро человек зверски-уголовной наружности радостно сияли беззубыми улыбками на заросшиххарях.
– Очнулся! – рявкнул один, и боль с затылка разлилась по всей голове. Непередаваемые ощущения.
Я очухалась окончательно, поняла, что теперь-то мне уж точно кранты и, приосанившись, рявкнула:
– Чего уставились, ротозеи?! Я – единственная дочь графа Валерия де’Бруове! Отец меня уже ищет, и если вы немедленно меня не отпустите, вас уже к вечеру повесят на главной площади Миловера! – к концу тирады голос сорвался на хриплый сип, и я окончательно сникла.
– Слышь, хромой, – один из разбойников задумчиво почесал тощее брюхо. – Ты, кажись, перестарался. Послабше надо было вдарить.
– Мужики, я не понял, – ещё один «романтик с большой дороги» смачно плюнул мне под ноги. – Этот парень чё, думает, что он– баба?!
– Графская дочь!!! – грянул дружный хохот.
– Ребят, а давайте его прирежем, а? – подал конструктивную идею какой-то плешивый коротышка. Я попыталась в него плюнуть, но не попала.