— Прекрасно. Вот договор. — Он не сказал «проект договора»! — Пожалуйста, ознакомьтесь.
Жестом он велел мне сесть на голубом, как мне показалось четырехметровом, диване и вышел. Вернулся он сразу после того, как я закончил читать.
— У вас есть какие-то вопросы?
Боже милостивый, что за фарс!
— В договоре указано, — я положил бумагу рядом с собой, потому что у меня тряслись руки, а мне, разумеется, хотелось казаться бесстрастным, — что в мои обязанности входит вести переговоры с новостными агентствами и СМИ. Но я не специалист по маркетингу.
— Не важно. Они сами звонят мне всегда, когда что-то происходит, и буквально выстраиваются в очередь. Нужно только уметь торговаться. Подпишите, пожалуйста.
Я не фотограф! Моя успеваемость снизилась на третьем курсе. Во-первых, потому что я уже все знал, во-вторых, потому что влюбился. Барбара была американкой и изучала в Гейдельберге философию. После ее отъезда я страдал и тосковал. Когда она перестала отвечать на письма, у меня случился нервный срыв. Отец пытался мне помочь, но я не мог открыться ему. Я был не в силах сосредоточиться на чем-то, просто слонялся по городу и фотографировал осень. За несколько дней до гибели Фишман записал в дневнике: Когда-то мне на глаза попался такой снимок. Дерево, уже почти голое, ствол которого раздваивается примерно посередине. Две толстые ветви вновь соединяются высоко вверху, образуя крону. В развилке видно солнце и птичье гнездо. Понятия не имею, почему он мне запомнился. Не знаю даже, кто его сделал. Не знаешь? А ведь именно он был в той папке, которую я прислал тебе, вместе с автобиографией и резюме. Я его сделал, Адриан, я! Осенним вечером положил гнездо на дерево и сфотографировал. Я СОЗДАЛ тот образ, который ты помнил на протяжении двадцати лет.
Поезд из Восточного Берлина в Варшаву опаздывал на пять часов. Была зима, и это никого не удивляло. Адриан решил, что мы направимся в Лейпциг, а оттуда, на поезде, — в Краков. Он очень спешил. Так мы и сделали. Между Катовицами и Краковом находится маленький городок, название которого известно всему миру. Освенцим. Наш поезд не останавливался там, но мы проезжали совсем рядом — буквально на расстоянии выстрела. В Лейпциге уже не было свободных спальных мест, и мы уже тринадцатый час толкались в грязном купе первого класса [5]. Он спал. Беспокойно. Может, ему приснилось то, о чем я тогда размышлял? Будучи подростком, я отчаянно завидовал этому человеку, который сделал снимок, вызвавший один из первых скандалов в его карьере. Мужчина в светлом костюме (его лицо скрыто от нашего взгляда) склонился над кроватью и гладит покойника по лысеющей голове. На рукаве неизвестного видна свастика. Усопший — это Йозеф Менгеле [6]. Белоснежная постель отражает лучи яркого утреннего солнца, пробивающиеся сквозь открытое окно. Лицо Менгеле наполнено светом. Оно спокойно и безмятежно. Из дневника я узнал, что Фишман подобрался к врачу-убийце из Освенцима с помощью Вальтера Рауффа [7]. Вероятно, эта встреча и была главной причиной поездки Адриана в Чили. Рауфф скрывался в Сантьяго под защитой хунты от людей, которые не могли забыть, что именно он создал машину, где выхлопные газы направлялись в кузов, после того как ее заполняли достаточным количеством евреев. Фишман долго пытался выйти на него. Я раздавал взятки направо и налево. Даже пустил слух о своем родстве с Эйхманом [8] . В конце концов они поверили. Кто-то обнаружил, что жена Эйхмана проживала в Аргентине под фамилией «Фишман». Какой-то нацист убедил Рауффа в том, что я прошел все проверки . В результате бывший эсэсовец согласился встретиться с Фишманом и пригласил его к себе домой. Меня тщательно обыскали. В течение всей беседы в комнате находились два телохранителя. Он успокоил меня, сказав, что они не говорят по-немецки.
— Я слышал, у вас кое-что есть для меня? — Преступник чем-то напоминал птенца.
— Я хотел бы поговорить с доктором Менгеле.
— Менгеле? Встретиться с фотографом? Разве что он согласится сняться в рекламе нового лекарства? — Он засмеялся, но сразу же вновь посерьезнел. — Я не знаю, о чем вы говорите.
— У меня есть для него предложение.
— Мне жаль, но я не знаю, где он сейчас находится. А что вы хотели ему предложить?
— Я хочу, чтобы он умер.
— Вы не единственный, кто этого хочет.
— Разница в том, что я не убийца. Я фотограф. Вы понимаете?
— Не уверен.
— Я могу умертвить его для всего остального мира. Мне поверят.
— Вы хотите инсценировать смерть Менгеле?
— Я хочу сфотографировать его с закрытыми глазами. Этого будет достаточно.