– Страшные истории?! Чтобы вы вообще отсюда никуда не ушли? Сели на дно и звали маму? Не хочешь молчать – запевай! – Она заголосила «Жил-был у бабушки серенький козлик».
Мы его поем, когда возвращаемся с раскопа и уже подъезжаем к лагерю. Встаем в кузове, держась, кто за что, и поем, чтобы на кухне слышали: едут голодные студенты. Не знаю почему, не знаю, кто придумал. Когда я приехала на практику, это уже было. Подозреваю, что это просто единственная песня, слова которой точно знают все.
Наташка блажила так, что если станция недалеко, нас там точно слышали и бросали монетки в нашу сторону. Девчонки робко подтягивали, и я включилась. Стало не так страшно. К тому же мы перекрикивали жаб. Не знаю, что меня больше нервировало: заброшенный раскоп без берегов и с черепом или это истерическое кваканье. Перестав бояться, я вспомнила о холоде, дожде и о том, что мы находимся по колено в яме с водой. То есть яма-то выше, а воды по колено. И когда она, интересно, кончится? Ничего не видно.
Туман сгущался на глазах. Или мне так показалось, но он походил уже на молочную пену, и даже вокруг стало светлее. Я разглядела куст в паре метров от себя и странное отражение в воде. Лицо, вроде было мое собственное, но как будто я смотрю в зеркало, увеличивающее в несколько раз.
С перепугу я взяла такую высокую ноту, что Танька впереди подпрыгнула и села в яму. Вода доставала ей до подбородка. Я протянула ей руку. Танька вцепилась и потащила меня ко дну. Вроде и не болото, не глубоко даже, а мне казалось, что нас тащит вниз табун тяжеловозов.
– Встань ты, наконец!
– Не могу. Что-то за ноги держит… Наташка!
Наташка и Неля уже бежали к нам. Несколько секунд мне казалось, что они топчутся на месте.
– Да вытащите меня отсюда! – Танька продолжала тонуть. Вода уже подступила ко рту, и Танька говорила сквозь губы.
Я держала ее за руку, Наташка схватила за вторую. Неля стояла рядом и перепуганно глазела, как мы пыхтим. Танька была чугунная. Она буквально вросла в дно ямы, с тем же успехом мы могли бы вытаскивать из земли столетний дуб.
– Держит, – жаловалась она одними губами. За ноги держит, двумя руками, я его чувствую!
– Кого? – Наташка не переставала тянуть. – Болотный грунт? Давай-ка не выдумывай и не дергайся. Струной вытянулась, ноги расслабила…
– Наташа, очнись! – Танька уже истерила. – Ты в шаге стоишь, тебя не засасывает, какой болотный грунт?! Ты плутаешь в шестиметровой яме, ты видела эти лица…
– Кто тебе сказал, что она шестиметровая? Что это вообще старый раскоп, да еще тот самый? Мы бултыхнулись в яму с водой, ямы бывают разные. Но у всех есть берега. Ты не стой, помогай!
Последнее относилось к Неле и, кажется, отрезвило ее. По крайней мере, Неля перестала стоять истуканом и бормотать себе под нос. Она вцепилась в Наташкин ремень и потащила, как дедка за репку.
– Да не так!
Неля отпустила Наташку и опять встала, не зная, как помогать и чего от нее хотят.
Танюха, страшно бледная в этой молочной подсветке тумана, смотрела на Наташку круглыми глазами и пыталась до нее донести:
– Он правда внизу. Я чувствую, что меня держат руки.
– Да, мои и Катькины. Тань, я понимаю, что тебе страшно. Но твой Черный Дьякон не может быть здесь похоронен. Когда он умер, это озеро еще было. Не в нем же его утопили?