– Семь. Плюс. Тридцать два. О’кей?
Джереми кивнул, не скрывая недовольства.
– О’кей.
Таксист вернулся к разговору. Мистер Граневски достал кошелек, а вместе с тем записал номер автомобиля, намереваясь пожаловаться куда надо. Порывшись в кошельке, он извлек десятку и протянул водителю. Таксист принял деньги и не глядя ни на Джерри, ни даже на купюру, продолжал орать в телефон и размахивать руками. Джереми, закинув руку за руку, стал у окна в выжидательной позе. “Не думает же этот ублюдок, что я оставлю ему чаевые после всего?”
Араб не унимался. Он говорил и говорил, и Граневски видел, как брызжет слюна на прозрачный чехол телефона. Жилы на шее таксиста надулись, сквозь темную кожу просвечивались еще более темные сплетения вен. Ясное дело, Джереми не понимал слов чужого языка, но чувствовал в них гнев, какой самому редко приходилось испытывать. Араб продолжал горланить. Рот его скривился, рука, в которой он сжимал деньги, угрожающе дрожала. Вены проступили еще отчетливей…
“Вот бы их перерезать, – неожиданно для себя подумал Джерри. – Аккуратно провести бритвой тонкую линию от левой сонной артерии до кадыка и дальше, до правой. Чтобы кожа не лопнула, а просто разошлась, как по швам. Или, может, запустить лезвие глубже, чтобы задело гортань? Тогда этот мерзавец не сможет больше разговаривать…” – мысли, которые раньше вызвали бы у мистера Граневски как минимум отвращение, сейчас казались не такими уж плохими, в какой-то мере даже приятными и справедливыми. Он неспешно, с хирургической точностью, различая каждую клетку кожи, провел взглядом по шее водителя.
В следующий момент Джереми отскочил от автомобиля. Сперва он не понял, что произошло. Таксист умолк, как только Джерри закончил свои мысленные манипуляции. Умолк, а через секунду его голова грохнулась на руль, прокатилась по выпяченному брюху, потом по ногам, и нашла свое место где-то на грязном коврике между педалями. Красные струи ударили в потолок пульсирующими фонтанчиками, превратив салон в кровавый душ. Тело водителя периодически дрожало; по рукам, в одной из которых был телефон, а в другой – деньги, прошли конвульсии. На месте ужасной раны виднелись белые круги перерезанных жил и белизна позвонков.
Мистер Граневски замер, потрясенный произошедшим. Вне всяких сомнений – сотворенное было делом его… помыслов, но он никак не мог поверить в этот внезапно открывшийся дар. Около четверти минуты он заглядывал в окно, наслаждаясь видом умерщвленного, пока, наконец, не осознал, что пора бы убраться отсюда, пока содеянное им не привлекло чьего-то лишнего внимания.
За поворотом на Тридцать пятое авеню находился офис Дэйли Экспресс, где и работал мистер Граневски. Он опоздал всего на пару минут, но сотрудники газеты уже были заняты своими делами. К небывалой удаче, Джеймса Морриса, главного редактора, в общей зале не обнаружилось, и Джерри удалось тихо проскочить к своему месту. Он искренне надеялся, что его отсутствия не заметили, хотя всей душой был уверен в обратном – редакция представляла собой сборище первосортных мудаков, подсиживающих друг друга, рассадником акул, готовых за новость или лишний цент надбавки сожрать ближнего с потрохами и прочим дерьмом, которым каждый из здесь присутствующих был наполнен с избытком. Джереми тихо поздоровался с соседями по столику – Вербером и Макнестером. Остальные влипли в мониторы, изображая деятельность настолько бурную, что от них за милю несло лицемерием и ложью.
Крик Морриса оторвал Джереми от приготовлений к работе.
– Граневски! Граневски! Кто-нибудь знает, где этот сукин сын шляется?
Джерри поднял руку.
– Я здесь, мистер Моррис.
– Изволил прийти, значит? Ко мне, живо!
Моррис дожидался Джерри в своем кабинете, деловито уткнув руки в боки.
– Дверь не закрывай. Душно тут, – сказал он.
“Как же! Душно ему! – мистер Граневски понимал, что дело совсем не в жаре. Да и жары-то никакой нет. Моррис просто хотел, чтобы весь отдел слышал, как он отсчитывает подчиненного. – Властолюбивый ублюдок. Почему ты ненавидишь меня, сволочь?” – всегда хотел спросить его Джерри.
– Ты опоздал. Ты знаешь это? Ты опоздал не в первый раз. И я не хочу даже слушать твои отговорки, выдуманные они или нет. Меня это не колышет, слышишь? А знаешь, что меня колышет?
– Нет, сэр…
– Разве я разрешал тебе говорить? – выпучив глаза, вокруг которых образовались темные гельминтозные круги, пригрозил Моррис. – Думаешь, я глупее тебя? Хрена с два! Меня волнует, что за прошлую неделю от тебя не было никакой пользы. Зачем, скажи мне, я должен тебя тут держать?