Чаща

— Пакость какая. Хорош тужиться, девочка, и прибери эту мерзость. — Он ушел прочь под разносившийся эхом стук каблуков и пропал.

Сотрясаясь, я просидела на месте, пока не убедилась, что больше ничего не случится. Затем вытерла рот тыльной стороной ладони и огляделась. Я сидела на каменном полу, и не просто на каком-то, а из великолепного белого мрамора с тонкими ярко-зелеными прожилками. Комната, где я очутилась, оказалось небольшой, круглой формы с узкими стрельчатыми окнами, расположенными слишком высоко, чтобы в них выглянуть. А прямо над моей головой потолок резко сужался и сходился в точку. Я была на самом верху башни.

В этой комнате не оказалось вовсе никакой мебели, и ничего подходящего, чтобы вымыть пол. Наконец, я использовала для этого подол собственного платья. Все равно оно уже было испорчено. Посидев еще некоторое время, все больше трясясь от страха, хотя ровным счетом ничего не происходило, я решила потихоньку выбираться. Вообще-то я бы предпочла какой-нибудь другой путь, чем тот, которым воспользовался Дракон. Но вариантов не было.

Впрочем, он давно ушел. Короткий коридор был пуст. Под ногами оказался точно такой же холодный мрамор, освещенный неприятно ярким белым светом из свисающих светильников. Да и лампами это нельзя было назвать — просто большие куски гладкого камня, светящиеся изнутри. Впереди находилась единственная дверь, а за ней арочный свод, ведущий на лестницу вниз.

Я приоткрыла дверь и опасливо выглянула. Лучше так, чем бросаться в неизвестность. Но за дверью оказалась всего лишь крохотная пустая комнатушка с узкой кроватью и умывальником. Напротив находилось большое окно, в котором был виден кусок неба. Я юркнула к нему и перегнулась через подоконник.

Башня Дракона возвышалась у подножия холмов на западной границе его владений. К востоку раскинулась вся наша долина, все деревни и фермы лежали как на ладони, а также в окно было видно все серебристо-голубое течение Веретянницы с бегущей вдоль нее пыльно-бурой дорогой. Дорога и река шли бок о бок через все владения Дракона, исчезая между деревьев и вырываясь на свободу за границей деревень, пока дорога не пропадала прямо на границе темной спутанной громады Чащи. Река проникала в его глубь в одиночестве и растворялась в нем, не возвращаясь обратно.

Еще здесь была Ольшанка. Город раскинулся прямо у Башни, здесь по субботам собиралась Большая ярмарка. За Ольшанкой, Пониз и Радомско приютились на берегах окрестных озерец, а еще дальше Дверник с его широкой зеленой сельской площадью. Я даже могла рассмотреть большие белые столы, накрытые для праздника, на который не захотел остаться Дракон. Я опустилась на колени, склонилась лбом на подоконник и заплакала.

Но матушка не пришла меня утешить, погладив по голове, и не обнял, утирая слезы, смеющийся отец. Я проплакала до тех пор, пока от всхлипов не заболела голова, кроме того я замерзла и одеревенела сидеть на холодном и болезненно жестком полу, у меня тек нос, но нечем было его вытереть.

Я снова воспользовалась подолом платья, и, чтобы собраться с мыслями, присела на край кровати. Комната была пустой, но аккуратной и отлично проветрена, словно ее только что оставили. Возможно так оно и было. Другая девушка провела здесь в одиночестве десять лет, глядя на долину в окно. Сейчас она уже отправилась домой, чтобы попрощаться с семьей, так что эта комната теперь моя.

Напротив кровати находилась единственная картина в огромной золоченной раме. Какая-то нелепая, слишком большая для крохотной комнаты и даже не настоящая картина. Так — широкая светло-зеленая полоса, серо-бурая по краям с одной яркой серебряной-голубой, широко извивающейся линией по середине и сходящимися к ней от краев серебристыми линиями потоньше. Я таращилась на нее, гадая не магия ли и это тоже. Ни разу не видела подобной штуки.

Вдоль серебряной линии на знакомом расстоянии были нарисованы круги, и спустя миг я вдруг поняла, что картина изображала долину, только плоской, словно с высоты птичьего полета. Серебристой линией была Веретянница, сбегавшая с гор к Чаще, огибая деревни. Цвета были яркими, краска глянцевая и нанесена тонкими мазками. Я почти видела волны на реке, блики солнца на воде. Картина притягивала взгляд и так и просила: глядеть на нее и глядеть. И все же, она мне не нравилась. Картина словно запирала живую долину в ящик, ограничивала ее, и ее вид напоминал мне о собственном заточении.

Я отвернулась. Не похоже, что я смогу остаться в комнате. Я совсем не завтракала, и даже не притронулась вчера к обеду — на вкус мне все казалось тленом. Казалось бы, теперь, когда со мной случилось худшее из того, что я могла себе вообразить, аппетит и вовсе должен был пропасть, ан нет — мне до рези в животе хотелось есть, а в Башне не было ни единого слуги. Так что никто, кроме меня не сможет приготовить мой обед. И тут меня посетила другая скверная мысль: «вдруг Дракон ждет, что я приготовлю обед и ему?»

И тут же еще хуже: «а что после обеда?» Кася всегда повторяла, что верит вернувшимся, что тот к ним не притрагивался: «Он ведь забирает девушек уже сотню лет, — твердила она, — какая-нибудь точно бы проговорилась и все бы узнали».

Но где-то неделю назад она тайком попросила мою матушку рассказать, каково это, быть замужней женщиной, и та рассказала ей о том, о чем поведала ей собственная мать накануне брачной ночи. Возвращаясь из рощи, я случайно подслушала их через окно, и простояла так, плача горючими слезами от гнева за Касину долю.

И вот теперь на ее месте очутилась я. А я-то не была такой бесстрашной… не думаю, что смогу глубоко дышать, как советовала моя матушка Касе, чтобы не было больно, а, напротив, не сожмусь от страха. На какое-то жуткое мгновение я представила себе, как лицо Дракона склоняется ко мне, даже ближе, чем в тот момент на смотринах. Его темные глаза холодны и блестят как камни. Твердые, будто железные и такие странно горячие пальцы стягивают платье с моей кожи. И он глядит на меня с этой противной довольной ухмылкой. Вдруг он весь такой лихорадочно-горячий? Он же будет лежать на мне словно куча углей на теле…

Я содрогнулась, освобождаясь от этих дум, и поднялась на ноги. Оглядевшись в комнатенке, я убедилась, что в ней негде спрятаться, поэтому я устремилась наружу и вышла обратно в коридор. В конце коридора находилась ведущая вниз винтовая лестница, так что я не могла разглядеть, что там ниже. Глупо бояться спускаться по лестнице, но я сильно перетрусила. Я едва не вернулась в свою комнату. Наконец, я оперлась о гладкий камень и встала обеими ногами на первую ступеньку. Тут я замерла и прежде, чем продолжить спуск, прислушалась.

Прокравшись так вплоть до первого поворота и не заметив ничего, что внезапно набросилось бы на меня, я стала чувствовать себя полной дурой, поэтому начала спускаться быстрее. Сделав один полный круг, затем еще один, я так и не добралась до следующего этажа. Так что я снова перепугалась, на сей раз того, что лестница может быть волшебной и мне придется ходить по ней до конца жизни. В результате — я стала спускаться все быстрее и быстрее, наконец помчалась, перепрыгивая через три ступеньки, выскочив на следующий этаж, прямехонько в объятья Дракона.

Хоть я и была худосочной, мой отец — самый высокий мужчина деревни, и я доросла ему до плеча, а вот Дракон не был крупного телосложения. Мы едва не скатились с лестницы вместе. Он быстро ухватился одной рукой за перила, а другой — схватил мою, и так, чудом, спас нас от падения на пол. Я фактически повисла на нем, вцепившись в кафтан и уставившись в его удивленное лицо. В первый момент он был слишком ошарашен, чтобы думать, так что стал похож на обычного захваченного врасплох человека: выглядевшего чуточку глупо и слегка растеряно, с открытым ртом и выпученными глазами.

Я сама была так ошарашена, что не могла пошевелиться. Просто стояла и беспомощно пялилась на него. Он первым пришел в себя. Его лицо исказилось от гнева, и он отцепил меня от себя и поставил на ноги. Тут до меня наконец-то дошел смысл происшествия, и я в панике выпалила прежде, чем он успел заговорить:

— Я ищу кухню!