– Э, на себя посмотри, – сказал я, все еще не решаясь встать с земли. – Если это было настолько безумно, то почему ты сама пришла и помогла нам?
Она хмыкнула.
– Мой наниматель приказал помогать тебе в сегодняшней битве. Он ясно дал понять, что не хочет, чтобы ты или мисс Хилл погибли. – Она с вызовом вскинула подбородок. – Мой приказ состоял в том, чтобы предотвратить это всеми возможными способами.
– Ах. Значит, это был просто приказ.
– Конечно. – Мист закатила глаза, но больше не смотрела на меня. – Я очень серьезно отношусь к своей работе, Кобальт. Тебе не понять.
– Без сомнений.
Стиснув челюсть, я заставил себя подняться на ноги, угрюмо обводя взглядом поля битвы и подводя итоги наших потерь. Очерченные лунным светом силуэты мертвых сосудов подобно черной горе раскинулись посреди зоны боевых действий. Повсюду лежали тела как солдат, так и драконов. Большую часть драконьих тел составляли клоны, но там и тут среди тусклой металлической чешуи поблескивали яркие чешуйки, и ледяной тошнотворный ком образовался у меня в животе.
Чувство тошноты перешло в злость, вызывающую во мне желание вонзить когти в чье-нибудь лицо и обуглить кожу под ними, пока та не оплавится и не отпадет. Внезапно я пожелал, чтобы клон снова был жив, только чтобы я лично смог убить его. «
– Ты не смог бы защитить их, Кобальт, – голос Мист у меня за спиной прозвучал на удивление ласково. – В конечном итоге «Коготь» все же пришел бы за ними. Рано или поздно, им пришлось бы драться.
– Знаю. – Внезапно ощутив усталость, я опустился вниз, чувствуя себя так, словно сижу на краю бездны в секундах от того, чтобы увидеть, как целый мир обрушится во тьму. Или, быть может, взорвется в извержении драконьего пламени и превратится в пепел. – И это еще не конец, не так ли?
– Нет. – Мист подошла и опустилась рядом со мной, и вместе мы уставились поверх поля боя на побоище, оставленное «Когтем» после себя. На тела, которые они потеряли, и драконов, которых убили. – Боюсь, это только начало.
Гаррет
Лазарет пах кровью, дезинфицирующими средствами и дымом.
Четырнадцать трупов. Четырнадцать солдат, убитых в своем собственном капитуле. Одиннадцать раненых, больше половины из них с серьезными травмами, и как минимум двое, которые не доживут до утра. Один напряженный и нервный врач метался взад и вперед между рядами, явно сокрушенный таким количеством кроватей с перебинтованными, опаленными, окровавленными солдатами. Я пробирался через комнату, минуя раненых, едва державшихся в сознании, и умирающих. Я уже был тут один раз: после столкновения с гигантским взрослым клоном на мой лоб нужно было наложить шов. У меня имелось больше пары синяков, но нательная броня приняла на себя и поглотила хорошую долю ударной мощи. Боль останется на несколько последующих дней, но я легко отделался. И хотел бы сказать то же самое про всех остальных.
– Эй, Себастьян.
Голос был хриплым и слабым от боли и лекарств. Я остановился сбоку от койки солдата, глядя вниз на него. Бинты покрывали половину его лица, одна из его рук была замотана по самое плечо.
– Твои ящерицы, – просипел он, – молодцы.
Вероятно, он хотел сказать больше, но было очевидно, что даже такая короткая речь причиняет ему боль. Поэтому я просто кивнул и двинулся дальше, минуя остальные койки с ранеными солдатами, пока не добрался до угла, отделенного от остального помещения занавесками.
Я отвел их назад, и мое горло сжалось. Тристан Сент-Энтони лежал на простыне, неподвижный, словно мертвец, его грудь и голова были обмотаны окровавленными бинтами. Его нашли погребенным под обломками колокольни, едва дышащего, но каким-то чудом все еще живого. Он продолжал ни на что не реагировать, и врач не знал, выкарабкается ли он. Но он все же оказался одним из счастливчиков.