Тогда я настроился на наш график и сразу же услышал низкий голос Курта Риггельда:
— …стоит, мне кажется. Не мальчик, разберется сам.
— Он обещал все время слушать волну! — С неменьшим облегчением я узнал голос Юльки Отчаянной. — Что-то случилось, я чувствую.
— Погоди, — остановил ее Риггельд. — Кажется, кто-то подключился. Слышала?
— Рома, ты? — с надеждой спросила Юлька, и от этой ее надежды в голосе у меня даже слегка защемило где-то в области сердца.
Черт возьми, приятно сознавать, что о тебе волнуются! Что ты кому-то нужен. И вдвойне приятно, когда волнуется женщина, которая и тебе самому небезразлична.
— Я, — отозвался я; почему-то голос у меня прозвучал очень устало.
— Ты цел? — спросила Юлька.
— Я-то цел…
— Урод! — сердито перебила Юлька. — Wo treibst du dich herum? Ты же обещал отвечать сразу, Hoi dich der Teufel!
Когда она сердилась или волновалась, она часто переходила на немецкий.
— Я не мог ответить, — по-прежнему устало объяснил я.
— Почему не мог? Ты где?
— У Чистякова на заимке.
Юлька рассердилась.
— Мы же договорились: ни минуты лишней на поверхности! Взлетай немедленно!
— Юля, — сказал я как можно спокойнее. — Я не могу взлететь. «Саргасса» больше нет.
Юлька соображала что к чему долгие пять секунд.
— То есть… как это нет?
— Чужие сожгли. Прямо на земле, около заимки. Я еле успел убраться в сторону.