Безупречная Луна

22
18
20
22
24
26
28
30

Из-за напряжённого молчания тишина начинает звенеть. Его смущение почти осязаемо повисает между нами.

– Ты меня неправильно поняла, – всё-таки находится с ответом он, а тон будто намеренно звучит скучающе ровно. – Вылезай из кровати. Я хочу попробовать сменить метку отца на свою. Не уверен, возможно ли это вообще, но стоит попробовать.

«Зачем мне менять одну метку на другую?» – вертится у меня в голове, но, по словам Клетуса, метка Эола слабее и от неё можно избавиться, убив принца.

Эол зажигает одну из свечей на ближайшем столике. С сомнением я всё-таки вылезаю из-под тёплого одеяла. Запоздало вспоминаю, что пару дней назад начала по ночам носить его рубашку. Она прикрывает моё тело до середины бедра, оставляя ноги голыми. До этого я спала в платьях, но пришла к выводу, что они все чересчур неудобные. Принц делает вид, что ничего не замечает. На его лице не отражаются какие-либо эмоции, он не опускает взгляд и вообще благоразумно ничего не комментирует.

Вокруг Эола начинает распространяться сияние. Завороженно наблюдаю, как он собирает скудный свет, проникающий через окно, и крадёт яркость горящей свечи. Этот Дар поистине красив, подобен чуду. Лучи, словно падающие звёзды, оставляя за собой мимолётный шлейф, сами тянутся принцу в левую руку, и та начинает светиться изнутри тёплым золотым светом. Я убираю волосы с шеи и поворачиваюсь к нему спиной, позволяя увидеть метку. Эол кладёт правую руку мне на плечо, а светящуюся ладонь прикладывает к моей шее. Я дёргаюсь в ожидании боли, но чувствую только приятное тепло, которое постепенно усиливается, но не обжигает. Обе руки принца напрягаются, пальцы сильнее стискивают моё плечо, по комнате распространяется слабый и странный запах. Эол с болезненным шипением одёргивает ладонь от моей шеи быстрее, чем я успеваю догадаться, что это запах обожжённой плоти.

– В чём дело? – я поворачиваюсь, глядя, как он трясёт покрасневшей рукой, от неё даже поднимается лёгкий дымок.

– Неприятная процедура оказывается, – сквозь зубы отвечает он, пытаясь выдавить кислую улыбку. – Дай мне минуту. Я попробую снова.

У него на лбу выступило несколько капель пота, но я отворачиваюсь, позволяя ему ещё одну попытку. Эол вновь прикладывает ладонь к шее, в этот раз жжение сильнее, болезненнее, но не настолько, чтобы нельзя было вытерпеть. В воздухе опять появляется запах горелой кожи, однако Эол держит крепко. Дыхание принца становится тяжёлым, вырывается сквозь стиснутые зубы. Стоит ему болезненно простонать, как я сама отстраняюсь, сбрасывая его руку.

– Ясно же что не работает! Зачем терпеть?! – раздражённо ворчу я, бросая обеспокоенный взгляд на его подрагивающие обожжённые пальцы. Кожа на ладони приобрела неравномерный красный оттенок, местами образовались волдыри.

Хватаю его за ворот рубашки и тащу в умывальню, заставляя опустить руку в таз с холодной водой, которая приготовлена, если я вдруг захочу умыться. Её принесли тёплой, но сейчас, спустя несколько часов, она почти ледяная. Эол снова стонет и сопротивляется, как капризный ребёнок, страшащийся боли, когда я не даю ему вытащить руку из воды.

– Держи так, говорю!

Сама же возвращаюсь в комнату, распахиваю окно и собираю с выступа весь снег, до которого могу дотянуться. Комкаю его в плотный шар и стучу зубами от пронзительного ветра, ругая про себя глупого принца всеми словами, приходящими на ум. Как можно быстрее закрываю окно и возвращаюсь в умывальню. Эол полотенцем пытается аккуратно вытереть руки. Я отбираю его и вкладываю ему в обожжённую ладонь снег, заставляя сжать пальцы.

– Это ещё зачем? – морщится он от холода.

– Затем, что ты – дурак! При ожоге прикладывают холодное. Как можно не знать такую очевидную истину?

– Я был аккуратным ребёнком и особо не обжигался, – парирует он.

Эол держит снег минуту, а потом кидает подтаявший ком в таз с водой. Я рассматриваю его ожог. Он не настолько серьёзный, как казалось вначале, какое-то время принц не сможет сгибать пальцы и держать оружие. Ему повезло, что это левая рука, а он правша. Я заматываю его ладонь тонким полотенцем.

– Попроси своих лекарей обработать мазью, тогда подвижность вернётся быстрее, – сухо говорю я.

Ругаю себя, что вообще проявляю хоть какую-то заботу. Не могу понять, я действительно делаю это из жалости или просто понимаю, что Эол нужен, как защитная стена между мной и его отцом. Две эти мысли качаются на весах, и непонимание причин собственных поступков сбивает меня с толку.

– Извини, что обнадёжил.

– Не извиняйся, я не верила, что у тебя получится.