Вскоре я в очередной раз вздохнула, испытав великое облегчение: лодки хотя и доживали свои последние времена, всё же обе были с целыми днищами.
В возрасте восьмидесяти лет забраться в лодку, стоя по щиколотки в воде – дело крайней сложности. Я уже давно перестала быть проворной, мои мышцы утратили свою гибкость, кости утратили свою силу – в общем и цело я вся сейчас состою из замедленных и так или иначе ноющих запчастей. Поэтому, когда залезая в лодку я ударилась лбом о её днище, я не расстроилась, а, напротив, возликовала – я смогла это сделать! Но перед тем как забраться в лодку, оборудованную мотором, я сделала ещё кое-что очень сложное: поработала над второй лодкой, которая была без мотора. Чтобы привязать её канатом к крюку моторной лодки, мне пришлось продрогнуть из-за прохлады воды, промочившей мои ноги насквозь, и спустить с себя семь потов, потому что завязать тугой узел утратившими былую силу старушечьими руками – дело отнюдь не простое.
Крепко сцепив лодки, я начала “следить” на не моторной лодке: погладила оба весла, потрогала лавочки и стенки, и борты. После отпечатков оставила своё ДНК: плюнула на одну из лавок, вытащила из кармашка сумки немного волос, снятых с расчески, и разбросала их по влажному дну, к которому они сразу же прилипли. Проделала всё это для того, чтобы никто не сомневался в том, где именно искать моё тело – пусть отталкиваются именно от этой лодки. Справившись с этим, я смогла забраться в моторную лодку, но из-за замерзших ног и тех трудов, которые приложила в работе над второй лодкой, запыхалась и, прислушиваясь к колотящемуся сердцу, перебивающему ночные звуки природы, взяла немного времени, чтобы отдышаться и привести пульс в порядок. Однако не прошло и двух минут, как где-то вдалеке раздался небесный гром. Я вздрогнула и уставилась на небо, усыпанное колючими звёздами и сияющее от небесного светила – ни единой тучки! И всё же гром был отчётливым. Значит, необходимо поспешить – без лунного света, да еще и при дожде, я рискую ощутить всю глубину своей старческой беспомощности.
Мотор завелся не сразу. Я вообще боялась того, что он не заведется несмотря на то, что Джерри поменял его только в прошлом году. Может быть, мотор сразу бы откликнулся на мою просьбу включиться, если бы я попросила его с достаточной силой, но моих сил уже давно не хватало на первые попытки: с первого раза захлопнуть дверцу автомобиля, открыть крышку банки, а теперь еще и завести мотор лодки. Однако с пятой попытки мотор завелся, но я не спешила ликовать: самое страшное всё ещё оставалось впереди.
Я решила не выплывать в центр озера, как планировала сделать это изначально – кто поверит в то, что старуха смогла на вёслах добраться до середины такого большого озера, да и потом, прежде чем меня бросятся искать, эту лодку всё равно отнесёт течением далеко от того места, на котором я оставлю её. Местное озеро не только очень широкое, но и глубокое, и беспокойное – из него вытекает бурная река. Здешняя полиция наверняка с лёгкостью установит, что не́мощное тело старухи-самоубийцы смыло течением именно в реку.
Остановив обе лодки примерно в двухстах метрах от берега, я обернулась и, наконец, увидела источник грома – чёрные тучи шли со стороны моего дома. Еще немного, и они закроют собой весь лунный свет… Это нехорошо. Нужно спешить.
Дрожащими руками я подняла со дна лодки тряпичную сумку и начала выбрасывать в озеро одну вещь за другой: моё самое любимое платье, в котором дети привыкли видеть меня, старый пуловер, подаренный мне Геральтом на мой шестьдесят девятый день рождения, заношенную обувь… Подумав, один ботинок с развязанной шнуровкой я забросила в соседнюю лодку. Едва докинула, потому что мои руки, оказывается, начали серьёзно дрожать.
Над водой поднялся неожиданно сильный ветер. Выбросив в воду и сумку, я хотела дотянуться до одного из весел соседней лодки, но потом пожалела разъединять пару и оставила лежать их вместе на дне лодки. Канат я завязала добротно, поэтому чуть не расплакалась, когда поняла, что у меня никак не получается отвязать его. И всё же, спустя пару страшных для меня минут, у меня получилось – лодка без мотора отцепилась от моей, канат, связывающий нас, с плеском стукнулся о черную поверхность воды и потянулся ко дну…
Я подняла глаза к небу. Чёрные тучи начали застилать остроконечный свет далёких звёзд. Пора, Мирабелла. Тебе пора уходить. Ради этой семьи ты пожертвовала всей собой. Ты не стала художницей, ты не родила желаемых детей, ты променяла просторный дом на тесную квартирку, из которой тебя уже начали выгонять те, ради которых ты, не роптая и ни о чем не сожалея, пожертвовала той жизнью, которой не случилось.
Пора.
Меня захотели вычеркнуть из своей жизни мои собственные дети и внуки, но я их мать и я их бабушка, и потому я не позволю им так опуститься – я сама себя вычеркну, чтобы их руки не замарались и души их уцелели.
Глава 18
Ливень обрушился на меня до того, как я успела достигнуть берега, однако мне повезло тем, что бледные лучи луны всё ещё прорывались сквозь тучи.
Когда выбиралась из лодки, не устояла на старых непослушных ногах, поскользнулась и упала на четвереньки прямо в воду. Луна окончательно погасла. Ливень стал безжалостно хлестать меня по спине, по голове, по лицу… Встать так и не удалось – пришлось выползать на берег на четвереньках, спотыкаясь дрожащими коленями о длинный подол платья.
В какой-то момент я всерьёз испугалась того, что у меня не получится добраться до дома: темнота стала такой густой, что хоть глаз выколи, я насквозь промокла и продрогла, ноги едва соглашались удерживать внезапно отяжелевшее тело… Хорошо, что на кухне я не выключила тусклую подсветку – только благодаря слабому огоньку, сочащемуся из кухонного окна, в кромешной тьме я смогла отыскать свой старый домик, в ночи́ походящий на чёрный квадрат. Чудом не поскользнувшись на деревянных ступенях, насквозь вымокших и оттого ставших особенно скользкими, я взошла на крыльцо, кое-как нащупала входную дверь, нашла дверную ручку, повернула её и… Наконец, кажется спустя целую вечность, переступила порог спасительного убежища.
Закрывшись на замок и на щеколду, я не выдержала и сползла вниз по стене. Мокрые пряди растрепавшихся волос налипали на лицо, тело дрожало от холода, сердце выпрыгивало из груди, но темнота комнаты не казалась мне такой беспросветной, как та, что в эту ночь разлилась снаружи.
“Такой сильный ливень – это хорошо”, – вдруг подумалось мне. – “Он смоет все следы. Хотя было бы неплохо, если бы в той лодке что-то да и осталось… Хорошо, что я забросила в неё ботинок”.
Дрожа всем телом, я заставила себя подняться с пола. Утерев промокшим насквозь рукавом пуловера влажное лицо, я убрала с уставших глаз седые пряди волос и, нагнувшись, из последних сил сняла с себя не только обувь, но и вымоченные насквозь носки. Чуть ли не впервые в жизни не задумываясь о порядке, я разбросала носки и обувь в разные стороны, и тяжеловесным шагом последовала вглубь дома.
Продолжая тяжело дышать, я со скоростью разваливающейся на части старухи достала из-под кресла свою сумочку и, не мешкая, направилась в сторону двери, ведущей в подвал, который был обустроен у нас так хорошо – квадратная комната с узким прямоугольным окном под самым потолком и отдельной душевой комнатой, – что мы считали это помещение за еще одну полноценную жилую часть дома.
Спускаться в подвал по крутым ступеням лестницы было настолько сложно, что я даже не сомневалась в том, что подняться назад уже не смогу.