— Всё меняется, — она усаживается на покрывало напротив меня, скрестив ноги. — Я первая спрашиваю. Итак, где ты родился?
— Москва, конкретный роддом не знаю. Спроси у моей мамы если интересно, — отвечаю спокойно.
Аяно берет стопку и выпивает байду махом. Ее раскосые глаза сразу соловеют.
— Мой вопрос, — я недолго думаю, что спросить. Жалеть эту разведчицу не собираюсь. — Ты русская или японка?
Слышу громкие вздохи за спиной.
— Али, рой могилу, — бормочет Салад. — Сейчас «зори» потеряют одного.
— Тебя что ли? — неприязненно спрашивает Кали.
— Я? А я причем?
— Смелый уж очень, за спиной Перуна звенеть. Думаешь, он не слышит? Так я передам.
— Кхм, кхм…да ты не так поняла, девочка. Ерунду сказал. Забей лучше.
— Я подумаю, — девичий голос отдает стужей.
Аяно задумывается, сощурив глаза:
— Русс…
— Чур без обмана, — предупреждаю. — Иначе играй сама с собой.
Цокнув языком, японка выпивает стопку. Качает ее знатно.
— Моя очередь, Перун…чик, — Аяно то ли икает, то ли перешла на режим «лапочка». — Какая женщина для тебя самая дорогая и любимая?
Вокруг наступает тишина. Поляницы с Бестией и Ясной отвлекаются от игры. Глаза всех девушек прикованы ко мне. Белоснежка сжимает кулачки. Змейки Аллы в испуге закрывают глаза.
Я фыркаю. Хитрая японка пытается загнать меня в угол. Либо обижай своих девчонок, либо снимай маску и лакай. Действительно, неплохой вопрос, с подковыркой. Будто бы.
— Мужчина должен любить трех женщин: ту, которая его родила; ту, которая ему родит; и ту, которая у него родится, — отвечаю без паузы. — Последние две у меня еще не появились, поэтому моя мама — самая дорогая и любимая женщина.
Поляницы с облегчением выдыхают. Сейчас им действительно было страшно — по глазам вижу.