«Первым настоящим танцем, в котором выступил Макаров, пишет его биограф, была детская мазурка из балета „Пахита“. Первый раз ученик Макаров выступил в этой мазурке в 1935 году в Доме писателя и запомнил это на всю жизнь, потому что среди публики был сам Корней Чуковский. Будучи учеником третьего класса, Макаров танцевал детский танец в последнем действии балета Л. Лавровского „Фадетта“, который шел на сцене Малого оперного театра. В 1938 году В. Вайнонен возобновил „Раймонду“, где Макаров изображал одного из сарацинских мальчиков.
Наступал переходный возраст. Аскольд начал вытягиваться. К „маленьким“ он уже не подходил по росту, а в „большие“ не мог быть зачислен как ученик средних классов…
В средних классах на переменах уже не играли в футбол. На скользких паркетных полах, покрытых красной мастикой, которая пачкала балетные туфли, каждый по очереди вертел пируэты. Остальные считали число поворотов, замечали недостатки формы. Это была увлекательная игра, дополнительная тренировка и учеба одновременно.
На старших курсах Аскольду Макарову не раз пришлось выступать как в шедеврах старинного репертуара, так и в постановках современных балетмейстеров. Среди преподавателей, сыгравших заметную роль в становлении юного танцовщика, были Л.С. Петров, солист Академического театра оперы и балета, А.И. Пушкин, исполнитель сольных и ведущих партий в классических балетах, Н.А. Иосафов и Н.П. Ивановский — ветераны петербургско-ленинградской сцены. (Н.П. Ивановский позже многие годы был художественным руководителем училища). А.В. Лопухов, сотрудник своего старшего брата балетмейстера Федора Лопухова, Б.В. Шавров, видный классический танцовщик»[177].
До выпуска оставалось два года, когда грянула война… Новый учебный год начался уже в деревне Платошино, недалеко от Перми, куда эвакуировалось училище совместно с Театром оперы и балета имени С.М. Кирова. Здесь не было рядом родителей, домашнего уюта, залов, удобных для танцев. Но занятия продолжались… В выпускном спектакле в Перми Аскольд Макаров с успехом выступил с вариацией Зигфрида из «Лебединого озера»… В 1943 г. пришла радостная весть о прорыве блокады Ленинграда. А вскоре к Аскольду приехала мать, о которой он долгие месяцы ничего не знал. Ольга Анатольевна рыла окопы на подступах к городу, готовила оборонные маскировочные средства в огромной мастерской под крышей Кировского театра, в зале имени театрального художника А.Я. Головина, где раньше писались декорации.
А в 1944 г. получен приказ о реэвакуации и балетные артисты вернулись домой в родное здание на Театральной площади и в репетиционный зал на улице Росси. Тогда же Аскольд Макаров с братьями снова вернулся в свой дом на улице Рубинштейна[178]. С этим домом связаны и первые партии, исполненные А. Макаровым на сцене Кировского театра. В 1946 г. на премьере «Золушки» он выступил в классической вариации четырех сверстников принца. В «Весенней сказке» молодой артист вышел уже в «двойке»: Северный (Макаров) и Южный ветер (В. Рязанов) налетали на Доброго молодца, забредшего в лес. В «Бахчисарайском фонтане» Макаров танцевал в «двойке» юношей, соревновавшихся в фехтовании. В 1947 г. Макаров принял участие в смотре творчества молодежных театров РСФСР, выступив в партии Гения из «Конька-Горбунка» — одной из труднейших в мужском репертуаре. Успешно пройдя все туры смотра. Он стал его лауреатом. Впереди танцовщика ждали новые вершины (непревзойденные партии в балетах «Спартак» и «Клоп»). Таким образом, дом № 3 на улице Рубинштейна связан с начальным, но очень важным периодом жизни Аскольда Макарова — этапом становления мастера[179].
Многие годы спустя после переезда танцовщика на новое место жительства в доме на улице Рубинштейна продолжали жить его двоюродные братья Анатолий и Арсений, также талантливые артисты балета, выступавшие и на сцене Кировского театра, и в танцевальном ансамбле Гербека…[180]
Еще об одном обитателе дома, историке античного мира, своем учителе М.Н. Ботвиннике, рассказала автор очерка о Троицком переулке Н.Р. Левина в уже ранее цитируемой книге «В одном из переулков дальних». Она пишет, что: «…до сих пор на медной табличке квартиры 10 можно прочитать: Марк Наумович Ботвинник. У него не было высоких титулов и ученых степеней, после него осталось не много печатных трудов, но он был значительным и, как сейчас говорят, „знаковым“ явлением русской культуры второй половины ХХ в. Он оказал очень сильное влияние на своих слушателей и собеседников, а через них — и на тех, кому уже не пришлось его видеть и слышать».
Он преподавал латынь в Педагогическом институте им. Герцена, а в 1950-е гг. в 189-й женской школе, и автору цитируемой книги посчастливилось быть его ученицей.
«Ему, — как отмечает Н.Д. Левина, — было тогда 35–36 лет. И нам, пятнадцати- и шестнадцатилетним, он казался пожилым человеком. Он был очень худой, очень высокий, сутулый от своего роста и худобы.
В нем не было ничего типично учительского: важности, значительности, властности, строгости. Это был чудак, Кюхля, человек другой породы. Сам предмет его казался чудачеством в нашей советской школе. Мы тогда ничего не знали о своем учителе, кроме того, что его дочки-двойняшки, Эмма и Наташа, учатся в нашей школе, в третьем классе. Мы понятия не имели, что он сидел в лагере, что у него туберкулез и что умные, образованные люди, не нам чета, считают за честь знакомство с ним. М.Н. Ботвинник умер в 1994 г. Спустя три года вышел сборник, посвященный его памяти. Там есть и воспоминания моей одноклассницы, Б.А. Зарайской, с которой в январе 2008 г. мы вместе были в этом доме, в гостях у дочери Марка Наумовича, Натальи Марковны. Она унаследовала профессию своего отца: преподавала древние языки в университете и в классической гимназии. Как и отец, она была человеком талантливым, ярким, открытым, готовым помочь любому. Такой же была ее мать, Ирина Павловна. Сколько разных, порой совсем посторонних, чужих, буквально „с улицы“, людей, подолгу, иногда годами, жили в их квартире. Одни становились друзьями, а некоторые вдруг исчезали, унося что-нибудь с собой. И как легко и весело, как о забавных происшествиях, случившихся где-то и с кем-то, Наталья Марковна вспоминала об этом. Слушая замечательные рассказы этой обаятельной, полной жизни женщины, невозможно было представить, что она тяжело больна и что жить ей осталось недолго. Наталья Марковна умерла в мае 2008 г.»[181].
Мы воспроизвели здесь всего несколько историй, связанных с обитателями этого дома в «советский» его период, а сколько еще подобных историй можно было бы рассказать о других жильцах, напиши они свои воспоминания.
В этом доме сейчас располагается Еврейский общинный центр Санкт-Петербурга, Общественная приемная депутата Законодательного Собрания М.Д. Щербаковой.
Много лет первый этаж дома занимал пивной бар «The Telegraph». Удивительно, как причудливо порой соединяются в истории дома его традиции. Известно, что в 1930-е гг. в этом доме располагалась пивная № 36 1-го промкомбината «Красная Бавария»[182], а теперь находится лаундж-бар «Monkey Bar».
Дом № 5
Пятиэтажный, с фасадом цвета беж со сплошной рустовкой второго и частично межоконной отделкой рустом трех других этажей, с характерными для поздней эклектики эркерами на уровне второго этажа и с большими арочными окнами третьего этажа, балконами, акцентирующими углы здания, и тремя аттиками, венчающими крупный карниз, — типичный образец доходного дома. Его первый этаж, изначально предназначенный для торговли, имеет большие окна-витрины. Входная арка ведет во двор, по всему периметру застроенный жилыми флигелями.
Этот дом возведен для герцога Г.Г. Мекленбург-Стрелицкого в 1896–1897 гг. по проекту профессора Николаевской Инженерной академии В.П. Стаценко (1860–1918)[183]. Но история участка, на котором стоит дом, значительно старше. Она подробно рассмотрена в книге Г.А. Поповой «Дом графини Карловой» и очерке В.Б. и М.Я. Айзенштадтов «В особняке графини Карловой»[184]. Мы же ограничимся кратким изложением этой истории, но прежде отметим, что история доходного дома № 5 на Троицкой улице неразрывно связана с историей самого особняка.
Дом № 5. Фото авторов, 2021 г.
Первым владельцем участка на левом берегу Фонтанки за Невской перспективой возле Троицкого подворья в 1730-е гг. стал гофинтендант императрицы Анны Иоанновны Антон Кормедон. Авантюрист, бывший парикмахер, поставлен Минихом на эту должность, а позже возглавил и Канцелярию от строений. Именно он построил на этом участке двухэтажный деревянный дом на каменном фундаменте с цокольным этажом. Однако вскоре усадьба Кормедона, «взятая в казну по начету», т. е. попросту отобранная за долги, «выпрошена» Густавом Бироном, братом всесильного тогда временщика герцога Эрнеста Иоганна Бирона. После смерти Анны Иоанновны в 1740 г. и дворцового переворота братьев арестовали, усадьбу конфисковали, а уже через год, в результате очередного переворота, на российский престол взошла Елизавета Петровна. Она одарила многих своих сторонников, а эту усадьбу пожаловала своему духовнику Федору Яковлевичу Дубянскому[185].
В известной книге М. Пыляева «Старый Петербург» о Федоре Яковлевиче Дубянском сказано, что он священник «украинской вотчины цесаревны Елизаветы, села Понорницы. Черниговской губернии, Новгород-Северского уезда, некогда отобранного у Шафирова» и был «при дворце в большой силе; придворные считали его недалеким простачком, которого никто не боялся, но на самом деле это был ловкий и умный царедворец; по его представлениям совершались все перемены в составе духовенства, а также объявлялись разные распоряжения по церковному ведомству. По преданию, Дубянский жил очень открыто на своей даче; в записках современника встречаются следующие заметки: «Бывали у отца духовного Дубянского… бокалов по десяти венгерского выпивали…»Дача, о которой говорит М. Пыляев, это и есть бывшая усадьба Бирона[186].
ebooksa