— Да? Какая разница, — отмахнулся Игорь и продолжил: — Все свои великие стихи написал в юности, пока был высокий гормональный фон. Рембо скакал по пашням родного Кислодрищенска…
— Шарлевиля…
— Одна земля, — Игорь реально махнул рукой. — Прыгал по европейским столицам. Кутил напропалую с еврогеями. Куролесил с Полем Верленом и могуче творил. До восемнадцати лет, — Игорь замолчал и поднял указательный палец, чтобы все осознали момент перехода информирования к моменту назидания. — А потом уровень гормонов в крови упал. И Артюр Рембо творить бросил. На инерции бродяжничества он поездил по Северной Африке в качестве колониального торговца, пока здоровье позволяло, но стихов больше не писал. Гормональный драйв кончился, а ремесленного навыка не выработал, всецело полагаясь на вдохновение и творя урывками. Организм заканчивал физическое формирование, выработка гормонов вошла в нормальное для среднего мужчины русло. Но не для поэта. Жизнь утратила для него интерес. Он вскоре заболел и умер. Как человек. А как поэт он умер в восемнадцать. Вот и вся ценность чистого таланта.
— Талант просто потерять и невозможно вернуть, — безжалостно подытожила девушка-бульдожка.
«Какой кошмар, — подумал Алексей. — Какой ужас».
— На одном таланте далеко не уедешь — сонмы престарелых МТА вопиют об этом, ревя на стогнах интернет-ресурсов непризнанного творчества, — авторитетно заключил Ринат.
С повышением в должности он будто повзрослел. Не состарился, а возмужал.
«Место красит», — подумал Астролягов.
— Как же ты так докатился? — не отставала от него девочка-бульдожка, на которую ещё не успел подействовать алкоголь, хватало природной злобы. — Где ты и где патриотизм?
— У него попаданцы, — заступались за Рината товарищи, но Катя не сдавалась:
— Эти-то здесь при чём?
— Попаданцы и патриотизм тесно связаны, — пояснила Ната, которая, похоже, разбиралась в теме.
— Попаданчество — последнее прибежище патриота? — саркастично скривилась Катя, впервые на памяти Астролягова, и от этой усмешки её бульдожье личико, перекошенное шрамом, исказилось в настоящее рыло нетопыря. — Как они связаны?
Трансформация была столь жуткой, что неизгладимо врезалась в память.
— Скреплены скрепой, — объяснил Григорий, допивая водку.
— А кто скрепа?
— Сталин, — уронил Григорий и громко припечатал утверждение стопкой о стол.
Потрясённая Катя немедленно выпила, чтобы закрыть мозги спасительной от безумия пеленой алкоголя и под его уютным покрывалом переварить обретённую истину.
— Кто у тебя будет в штате? — деловито расспрашивала Ната. — Матвеев кого-то назначил?
По самодовольному лицу Рината было понятно, что настал его звёздный час, и теперь он отыграется.