— Швейцар не заходил в виварий.
— Значит, он плохо изолирован. Не швейцар, разумеется, а виварий!
— Штукатурная перегородка.
— Ну, тогда трещины, черта и дьявола, не знаю что, — покраснев и сердито подняв брови, сказал Митя. — Таня, вы спите?
— Нет.
— Вы согласны со мной?
— Почти.
— В науке не бывает «почти». Товарищи, да как же вы не понимаете, что весь опыт как будто нарочно поставлен для того, чтобы возбудители могли свободно выделяться в воздух? Андрей!
— Да?
— Ты что молчишь?
— Я думаю.
— Ах, ты думаешь? — с глубоким удовлетворением сказал Митя. — Так вот, раз уж ты думаешь, постарайся усвоить ту простую истину, что из новых условий, как правило, возникают и новые явления. До сих пор сыпнотифозные больные не чихали, не сморкались и вели себя согласно формуле «сыпной тиф по воздуху не передается». А ты заставил их…
Он замолчал, потом стал ровно дышать — уснул. Уснула и я. Андрей вставал, пил воду, ворочался — не спал до утра.
На другой день братья снова поехали в институт, и Митина догадка полностью подтвердилась. Виварий был действительно изолирован, но вентиляционный ход соединял его с коридором, и возбудители сыпного тифа не просто проникали, а, можно сказать, с силой выбрасывались наружу, распространяясь по всему институту. Ничего удивительного не было в том, что люди, проходившие по этому коридору, подвергались опасности заражения. Удивительно было другое — что из множества этих людей заболели всего только трое.
Разумеется, все это произошло далеко не так просто, как я рассказала. Через несколько дней многие сотрудники Института профилактики и иммунитета заговорили о том, что иначе и быть не могло, они думали совершенно так же. Это было повторением известной истории с колумбовым яйцом, поставить которое — после Колумба — оказалось удивительно просто.
Но нашлись и другие: Скрыпаченко, например, упорно доказывал, что если даже Львов-старший прав, — что более чем сомнительно, — Львов-младший все-таки виноват, потому что хороший директор обязан знать устройство вентиляционных ходов в своем институте. Не стану рассказывать о других, более сложных маневрах. Все было сделано, чтобы Андрей не то что не мог, а не захотел вернуться в Институт профилактики. И он действительно не вернулся.
Елизавета Сергеевна
Митя пропадал целыми днями, по его словам, в разных «снабах», которые должны были снарядить его экспедицию, а по моим предположениям, — в гостинице «Москва», на одиннадцатом этаже, в номере тысяча сто десятом.
Впрочем, обитательница этого номера почти не упоминалась в наших разговорах — мы с Митей редко оставались вдвоем, а говорить о ней при Андрее он, по-видимому, стеснялся. Лишь однажды он спросил Андрея, с кем, по его мнению, нужно поговорить, чтобы ему, Мите, разрешили включить в состав экспедиции опытного врача-хирурга?
Нетрудно было догадаться, о ком идет речь, но Андрей сделал вид, что это его не интересует.