— Стоило ли сходить с ума, не спать ночами! Он даже не поблагодарил нас.
Коломнин бледен, расстроен, зол.
— А вы ради его благодарности не спали ночами?
— Нет, конечно! Но все-таки… Грубиян. Вы заметили, он не встал, когда мы уходили?
— Еще вставать! Не огорчайтесь, дорогой Иван Петрович. Не в нашей власти назначать наркомов.
— К сожалению.
— Если бы на месте Максимова был настоящий человек — талантливый, образованный, смелый… Каков был бы наш разговор? Помечтаем.
И всю дорогу от Рахмановского до Ленинградского шоссе мы утешаемся тем, что придумываем этот несостоявшийся разговор.
Слухи
Правда ли, что на заседании Московского хирургического общества профессор Власенкова была вынуждена огласить записку, автор которой спрашивал: сделала ли она соответствующие выводы из того обстоятельства, что ее препарат послужил непосредственной причиной гибели генерал-лейтенанта, лежавшего в клинике Бурденко? Генерал-лейтенанта? Да, известного, его имя часто упоминалось в приказах!
Расстроенная лаборантка приходит на работу и под строжайшим секретом спрашивает Виктора Мерзлякова: «Правда ли, что Татьяну Петровну отдают под суд за то, что она дала больному непроверенный препарат?» — «Кто вам это сказал»? — «Лаборантка из соседнего института».
Взволнованная Лена Быстрова звонит из Казани: «Правда ли, что наш препарат спешно изымается из всех лабораторий, госпиталей и клиник?» — «Что за вздор! Почему изымается?» — «Да тут все говорят, что Фармакологический комитет взял назад свое одобрение!»
Старый знакомый, которого вы знаете вот уже добрых двадцать лет, вдруг смущается и переводит разговор, когда вы начинаете рассказывать ему о своих удачах. У него Становятся виноватые глаза, и вы догадываетесь, что хотя Он сочувствует вам, но, к сожалению, не верит.
Соединяясь самым причудливым образом, упорно повторяются эти темные слухи. То уходят — и тогда начинает казаться, что это был просто мираж, на который не стоит, разумеется, обращать никакого внимания. Мало ли о чем говорят? То возвращаются — и вместе с ними возвращается тревожная мысль о том, что все это не случайно, что кому-то на руку эта игра.
Рубакин приезжает из Казани, и мы часа на три запираемся в моем кабинете. Он изменился за годы войны, похудел, постарел, и уже трудно представить себе, что в молодости он был розовый, круглый и чем-то походил на доброго, лохматого пса. Теперь стали особенно заметны его маленький рост, седина. Характерные убегающие вверх брови поросли большими толстыми волосами. Но способность сомневаться осталась такой же и даже стала, мне кажется, еще острее, чем прежде.
— Крамов? Ну, нет! Он все-таки крупнее, Татьяна.
— Не он, так его окружение.
— Новое дело всегда обрастает слухами. На вашем месте я не обращал бы на них никакого внимания.
— Пробовала. Не выходит. Теперь он в сто раз опаснее, чем до войны, когда на институтской конференции осмелился однажды признаться в том, что работает мало и плохо. Теперь он совсем не работает — вот почему он будет держаться за свое положение зубами! Вы читали его письмо Сталину в сегодняшней «Правде»?
— Нет.
ebooksa