БОРИНСОН. И тебя ожидает еще одно разочарование.
ЭМИЛИЯ. Нет, я уверена – она оценит. Я уверена в Жанне больше, чем в себе. Она никогда не подводила нас. Это лучший секретарь из всех, что были у нас. Согласись, она ведь лучшая? Ты ведь… дорогой, считаешь ее самой необыкновенной?! Не так ли?
БОРИНСОН
ЭМИЛИЯ. А мне показалось, что она смотрит на тебя слишком пристально, прямо впивается взглядом.
БОРИНСОН
ЭМИЛИЯ. Я уверена.
БОРИНСОН. Пусть смотрит. Девичьему сердцу не прикажешь. Главное… я совершенно равнодушен к ней.
ЮЛИЙ. Равнодушие – бич нашего общества. Я еще понимаю пресыщенную знать. Но даже рядовые люди живут так, будто несчастье близких их не трогает.
ЭМИЛИЯ. Вы о болезни моего супруга?
ЮЛИЙ. Нет, о Себастьяне. Еще когда попросил его приготовить обед, а он до сих пор околачивается тут.
ЭМИЛИЯ. Он увлек меня беседой о поэзии.
БОРИНСОН. Чур на меня… Сохрани господь! Не знаю я никакой поэзии.
ЮЛИЙ
ЖАННА. Но Патрик вылечит Адриана Стефановича.
ЮЛИЙ. Не говорите мне о Патрике. Я пробил его фамилию в интернете. В списке врачебной гильдии его нет.
ЖАННА. Значит, он целитель от бога. Только прикоснулся ко мне – и сразу стало легче.
ЮЛИЙ. Вы что, тоже заболели?
ЖАННА. Я раньше болела. Теперь, благодаря Патрику, я стала смотреть на этот мир и на этот дом совершенно иначе. И очень сочувствую захворавшему Адриану Стефановичу, а еще больше – бедному Себастьяну.
ЮЛИЙ. Черт бы побрал этого служку! Все прямо повернуты не его здоровье! Этого сумасшедшего надо уволить без выходного пособия. Что я и сделаю при первой возможности.