Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России

Как все началось

Осенью 2015 года я, аспирант московского вуза, взялся за небольшое, но весьма авантюрное дело. Вместе с моим другом Сергеем Простаковым мы решили основать первый в России научный журнал о смерти и умирании. Сергей придумал для него название «Археология русской смерти», отсылая будущего читателя к французскому философу Мишелю Фуко и его «археологиям». Как и зачем мы придумали этот журнал — интересная, но все же отдельная история, к которой я вернусь позже, в третьей главе. Здесь же важно отметить, что запуск журнала мы начали с широкой краудфандинговой кампании — мы были нищими студентами, денег на печать первого номера у нас не было.

В один из вечеров, проверяя отчет по сбору денег, я обнаружил довольно крупный перевод — что-то около десяти тысяч рублей. Конечно, я сразу заинтересовался личностью щедрого мецената. В графе «отправитель» не было никаких имен, только загадочный e-mail с указанием на принадлежность к похоронному делу. Неожиданному благоволению со стороны неизвестного директора похоронной компании я очень обрадовался. Набравшись смелости, я написал на указанную почту и поблагодарил за поддержку будущего журнала. Завязалась интенсивная переписка, и уже через пару дней мы встретились в кафе у метро «Профсоюзная», чтобы познакомиться лично.

Щедрым незнакомцем оказался молодой директор похоронной компании (как он сам тогда выразился, «похоронщик в третьем поколении»), Красочно и с большим воодушевлением он рассказал свою семейную историю, согласно которой еще в конце 1950-х годов вернувшийся с военной службы молодой лейтенант НКВД, то есть дед рассказчика Иван, поселился в небольшом селе на окраине города N. Он работал плотником и учителем труда в детском интернате, и к нему часто обращались местные жители: Иван делал гробы и помогал с изготовлением надмогильных крестов. Так дед стал гробовщиком. В 1980-х годах он вместе с сыном владел лесопилкой, где производились простые сосновые гробы и дубовые кресты. Чуть позже они уже не только продавали гробы, но и помогали найти катафалк, доставить тело до могилы, организовывали скромные прощания. Таким образом, отец и сын стали первыми работниками позднесоветской похоронной индустрии. В 1987 году они преобразовали свою деятельность в погребальный кооператив, и в 1990-х годах их фирма была уже одним из крупнейших калужских похоронных бюро. Сейчас эту компанию развивает Федор, внук того самого лейтенанта, — именно он и сидел передо мной.

Мы разговаривали почти три часа. За это время я узнал о теневых схемах, царящих на региональном рынке ритуальных услуг, беспределе на сельских кладбищах, вымогательствах в моргах и гниющих трупах в катафалках, о тысячах бесхозных погостов, о жадности приходских батюшек. К концу нашего затянувшегося обеда я начал понимать, что мне не просто повезло мило побеседовать с человеком необычной профессии, но и выпал уникальный шанс: я мог заняться тем, что раньше в России никто не изучал. Вот сижу я, молодой аспирант, ищущий тему для будущего исследования, а напротив меня настоящий директор похоронной компании.

Уже через неделю я сидел на крыльце похоронного дома моего нового знакомого в тридцати километрах от города Калуга, пил мерзкий растворимый кофе и планировал первые полевые исследования. Тогда я совершенно не представлял, чем все это закончится. Не понимал я, впрочем, и то, о чем вообще буду писать и что буду искать в бескрайнем русском поле смерти. Не знал, куда приведет меня этот спонтанный опыт этнографического исследования, первого в моей жизни. Это была чистая авантюра.

Но прошло несколько лет, и теперь вы держите в руках книгу, которую можно назвать тем самым результатом длительного пребывания молодого аспиранта в поле. Я постарался включить в нее все то, чем должна быть наполнена любая этнографическая работа: описание похоронного дела в современной России, рассказ о переживаниях живых людей и судьбах уже умерших, мои рассуждения, случайные находки и теоретические обобщения, короткие заметки и мимолетные полевые зарисовки.

Все это я объединил общим названием «Археология русской смерти: рынок ритуальных услуг в современной России». Такое название книга получила и в честь журнала, с которого все началось и который свел меня с информантом, и, конечно, в честь самого предмета, которому книга посвящена. Название может показаться слишком общим, но оно соответствует логике изложения материала и структуре книги — об этом я должен сказать несколько слов.

О структуре книги

Книга состоит из нескольких глав, в каждой из которых ставится и решается отдельная проблема.

Первая глава посвящена современным русским похоронам как социальной практике. Прежде всего я старался описать и понять, что происходит с нами, когда мы сталкиваемся с необходимостью проститься с близким человеком. Что мы делаем, участвуя в похоронах? Каким образом соединяются и взаимодействуют друг с другом катафалки, гробы, кладбища, живые и мертвые люди? Как, кто и почему организует сегодня похороны в России?

Во второй главе я предлагаю интерпретацию описанного в первой части российского рынка ритуальных услуг. Что представляют собой российские похороны как вид социального действия? Как можно понять российские похороны? Что такое быть похоронным директором? Что значит работать смотрителем кладбища? Первые главы выдержаны в академической манере, насыщены описаниями и последовательными этнографическими зарисовками — для знакомства с ними желательно представлять, что такое этнографическое исследование и как оно устроено[1].

Третья часть посвящена историческому аспекту формирования рынка ритуальных услуг в современной России. Могло ли все получиться иначе? Когда мы пошли по другому пути?

Четвертая глава посвящена исключительно моей рефлексии — проблемам, с которыми сталкивается исследователь в ходе любой этнографической работы. В ней представлены мои размышления, ставшие результатом длительного пребывания в поле и частого соприкосновения со смертью. В этой части книги я обращаюсь к личным эмоциям и переживаниям, анализирую собственный опыт и воспоминания. Я уделяю много внимания формированию собственной исследовательской оптики, делюсь соображениями о значении смерти в современном российском обществе, наблюдениями за тем, как меняется мое отношение к теме жизни и смерти, и вспоминаю своих покойников — куда же без них?